Алексей Мусатов - Стожары. Повесть

Лежа в постели, Катерина слышала через приоткрытую дверь, как они долго доили корову, как Санька нежно называл ее красоткой, умницей, а ноги ее, в черных ошметках навоза, величал ножками и как потом - видно, так и не поладив с коровой, - заорал на нее, что она злыдень и ее давно пора отправить на живодерку.

Затем прибежала Маша и попеняла Саньке, почему он не позвал ее раньше: уж что-что, а коров она умеет доить получше мальчишек.

Заглянули в избу Федя с Тимкой, и ребята всей компанией принялись за хозяйство. Принесли дров, воды, затопили печь, потом яростным шепотом заспорили, рано или не рано ставить на огонь картошку, и наконец что-то опрокинули - как видно, чугунок с водой, потому что дрова в печи сердито зашипели.

- Стряпки вы на мою голову! - Катерина приподнялась на локте. - Идите-ка восвояси.

А на душе было радостно, что дети так участливы к ней и так крепко подружились с Санькой.

Пришла Лена Одинцова, резонно заявила, что мальчишкам у печки делать нечего, отправила их за доктором, а сама с Машей занялась хозяйством.

В полдень Иван Ефимович навестил Катерину. Он нашел у нее воспаление легких, выписал лекарства и строго-настрого приказал не подниматься с постели.

Когда фельдшер уехал, Катерина задремала и вскоре заснула.

Во сне она опять бредила, и Санька не отходил от нее ни на минуту.

Очнулась Катерина в сумерки и не сразу разглядела сына. Он сидел у нее в ногах, теребил кромку одеяла, по лицу его текли слезы.

- Дурачок… испугался, - слабо улыбнулась мать и, выпростав из-под одеяла руку, потянулась к Саньке. Но он неловко сполз с кровати и отошел к окну:

- Лежи ты, лежи!

В калитку постучали. Санька вышел и столкнулся лицом к лицу с Евдокией.

- Что с мачехой-то, Саня? Приболела, сказывают? Я вот ей кисельку принесла.

- Не требуется, - не очень любезно ответил Санька и попытался прикрыть калитку. - Доктор сказал, чтобы лишний народ к ней поменьше ходил.

- Это кто же, сирота, лишний-то? - удивилась Евдокия.

- Что вы заладили: «сирота, сирота»! - помрачнел Санька. - Не зовите меня так больше… и Феню не зовите! Не хотим мы!

- Как же звать-величать прикажете?

- А как знаете… И мать не троньте!

- Что это за речи такие? - обиделась Евдокия.

- Речи простые. Зачем вы ее сманиваете невесть куда? Не сладко вам в колхозе - уходите. А нам из Стожар уходить незачем.

Евдокия часто заморгала подслеповатыми глазами:

- Вот ты какой… Коншаков!

- Такой вот… А будете мать баламутить - Татьяне Родионовне пожалуюсь. - И Санька, прикрыв дверь, запер ее на засов.

А вечером, когда его не было дома, соседка как ни в чем не бывало опять зашла к Катерине.

Санька не знал, что и придумать. При встрече он пожаловался на Евдокию Маше и Феде.

- Вот зуда! - возмутилась девочка. - А ты и впрямь Татьяне Родионовне расскажи. Она поговорит с ней. Может даже на правление вызвать.

- Не годится так, - смутился Санька. - Что люди подумают! «Вот, скажут, какая семейка у Коншаковых. Сначала сынок из колхоза откачнулся, теперь матка».

- Это - пожалуй, - согласилась девочка. - Ты, Саня, доглядывай за Девяткиной, оберегай мать.

- Я и так настороже… И вы что заметите, сигнал мне давайте.

- Само собой, - кивнула Маша.

Но за Евдокией уследить было нелегко.

Однажды, когда Санька работал на конюшне, к нему прибежала Маша и сообщила, что Евдокия опять сидит у Катерины. Санька побежал к дому.

На огороде Феня обрывала с кочанов капусты разлапистые голубоватые листья, источенные мелкими дырочками, точно пробитые дробью.

- Я что наказывал! - сердито сказал Санька. - Уходишь из дому - калитку запирай. А ты опять Евдокию впустила!

- Ей-ей, Саня, я запирала. Она ж тетенька такая, через двор, видно, пробралась.

Санька вошел через полутемные сени, пахнущие березовыми вениками, привычно нашарил скобку на двери. Но тут дверь распахнулась, и Евдокия, чуть не сбив его с ног, выскочила из избы. Потом обернулась, трижды плюнула на порог и, что-то бормоча, выбежала на улицу.

- Что тут было такое? - настороженно спросил Санька, входя в избу. - Зачем она приходила?

- Не спрашивай лучше! - с досадой отмахнулась Катерина, укрываясь одеялом. Руки ее вздрагивали, на щеках проступили красные пятна.

- Опять сманивала куда-нибудь?

- Опять… Все про тебя пытала… Когда ты в сапожники подашься. Петька-то еще ждет тебя.

Санька вспыхнул и, подозревая, что мать не все договаривает, запальчиво выкрикнул:

- Ни в какие сапожники я не пойду! Так и знай! И дом заколачивать не дам.

- О чем это ты? Какой дом?

- Известно какой: наш, коншаковский. И чего ты Девяткину во всем слушаешь! Тише воды стала, ниже травы. Я вот напишу кому следует…

- Куда напишешь, кому? - вздрогнула Катерина.

- Есть кому. Вот тятьке хотя бы. Он там воюет, пули кругом, мины, снаряды… его каждую минуту убить может… А ты…

Катерина подняла голову и умоляюще посмотрела на сына:

- Зачем ты, Саня? Зачем? Опять у меня сердце перевернулось. Я ведь все знаю… Видела ту бумажку, что ты на груди носишь.

- Знаешь? Откуда? - задохнулся Санька, хватаясь за карман гимнастерки.

Они долго молчали, занятые каждый своими мыслями. Потом, глядя в сторону, Санька глухо спросил:

- Теперь уж держать некому… Значит, обязательно уедешь?

- Это ты о чем? - удивилась Катерина. - Куда уеду? Что я - Девяткина? Это она всю жизнь мечется, легкие хлеба ищет. Что ей колхоз? Двор проходной. А у меня и в мыслях не было, чтобы я от Стожар куда подалась, отцово дело забыла. Тверже земли, чем наша, и на свете нет. Мне ведь здесь каждая березка мила, каждая полянка. Только очень мне лихо пришлось, когда про похоронную узнала. Так все и покачнулось кругом. А тут еще Девяткина эта зудит и зудит. Всю жизнь мою оплакала. Потом колхоз начала порочить. Меня тут и прорвало… Ну, вот сегодня и поговорили как надо…

- Погоди, погоди! - перебил ее Санька. - Получается, выставила ты Девяткину? От ворот поворот показала? А я-то гадаю - чего она весь порог наш оплевала!

- В шею, конечно, не выталкивала. Но дорожку к нашему дому она теперь надолго забудет.

- Так и следует, - согласился Санька. - Я уж тут воевал, воевал с нею…

- Знаю, - улыбнулась мать. - Жаловалась на тебя соседка. Непочтителен ты к ней. За меня, значит, тревожился? Ну, спасибо тебе. - И она пытливо поглядела на сына: - А ты из дому на сторону не качнешься больше? Нам теперь без отца вот как друг за дружку держаться нужно!

- Теперь не качнусь. - Санька сконфуженно отвел глаза. - Это я тогда сплоховал малость…

Катерина поманила сына к себе и тихо спросила:

- А теперь, Саня, у тебя дорожка какая? Пора и к комсомолу льнуть.

Санька тихонько вздохнул. Что он может сказать? Он уже давно написал заявление о приеме в комсомол. Ему казалось, что все произойдет очень просто. На собрании Санька расскажет, как он работает, сколько у него трудодней на книжке, и все сразу поднимут за него руки.