Василий Подгорнов - Тропинки в волшебный мир

— Хорошо бы уладилось. Ты опять в плугари пойдешь?

— Думаю, коли возьмут.

— Взять-то как не возьмут. К Андрею?

— К нему хочу. Сработались мы с ним. А ты чего тут?

— Да пришел стадо проведать и заодно кнут деготьком хватнуть. Ссохся за зиму, окаянный. Тоже к весне готовиться надо, — улыбнулся он. — Я ведь в поле раньше всех выхожу. А теперь молоко не только с доярок, но и с пастуха требуют.

— Это уж так, — согласился Митька. — У коровы молоко на языке.

Федька — пастух потомственный, каких поискать. И дед у него всю жизнь в пастухах ходил, и отец, а теперь и сам он уже пятый год пас колхозное стадо. Работал Федька на совесть, и всяк в селе уважал его. К кому бы ни зашел пастух, по каким бы то ни было делам, всякий, еще по старинному обычаю, когда кормили пастухов «по череду», старался чем-нибудь угостить Федьку, хотя сам он жил со своей матерью не хуже каждого.

Митька распряг мерина, отвел его в станок, задал корма и, повесив на деревянный костыль сбрую, пошел домой, довольный тем, что успеет сегодня побывать в лесу.

Дом у Митьки старый, но еще крепкий, жить можно. А главное — место завидное. На краю села. Только одна Ташлинская дорога отделяла Митькин дом от зубчатой стены Зраповского леса. Тут же, перед самыми окнами, и река Куга, разделяющая село надвое, и мост через реку. Многие в селе завидовали вольготному Митькиному месту, предлагали мену. Меняли дома не в пример Митькиному да еще сулили придачу, только Митька на все это махал рукой. Где и жить рыбаку и охотнику, как не у реки да у леса. Смущал Татьяну Яковлевну насчет мены и дед Ухватов. Но Митька знал, что старику не столько дом нужен, сколько магарыч по этому поводу, и тоже отказал. Да больше недели и не удержался бы у старика дом. Он обязательно променял бы его и напился в стельку. За водку Ухватов не пощадит ничего. За три последних года старик ухитрился шесть раз обменить свою корову, и все на «ведерницу», всегда с порядочным магарычом, до сшибу, и доменялся до того, что встречал эту весну с телушкой да и то нестельной.

В избе Митька задерживаться не стал. Наскоро закусив, он свалил с поветей беремя два сена корове и овцам и, подвязав лыжи, пошел в лес на Кугу за корзиночными прутьями для своих вершей.

Мысль неотвязно крутилась вокруг колхозной техники. Свои машины радовали Митьку. Это сулило колхозу новые доходы.

Мокрокустьинский колхоз «Луч» считался в районе одним из отстающих. Пожалуй, самый крупный в районе колхоз, когда-то передовой, после войны сильно захудал. На трудодни давали самую малость, и люди всеми правдами и неправдами потянулись из села кто куда — в районное село Тереньгу и дальше, в город. Уходила почти вся молодежь. Проводят парня в армию, проводят по-настоящему, всем селом, как испокон веков привыкли провожать на Руси, — со слезами, бабьими причитаниями, с песнями и пляской под все гармонии села. Проводят призывника на два года, а парень уезжает из родного села навсегда. Отслужит положенное да там где-нибудь и останется. Хирело село из года в год. Работать было некому: одни старики да старухи, и если бы не МТС, так, наверное, вся земля заросла бы одним бурьяном.

И только крутые меры по подъему сельского хозяйства, предпринятые правительством в последние годы, вернули село к жизни.

«А ныне и натуроплата за работы МТС отпадает, — раздумывал Митька, — значит, еще больше придет на трудодни. Только бы уродился хлеб. Получу осенью, обязательно справлю себе двустволку. Хватит со старой берданкой ворон пугать».

Давно лелеял Митька мечту о новом ружье, да все не до того было, не хватало «на фабулы», как отзывалась о его заветной мечте мать.

Митька продрался через густой ольшаник на берегу Куги и, выбравшись на лед, поехал на луговую сторону, где росли самые гибкие кусты краснотала.

Вернулся он уже в сумерки. Развязывая у крыльца лыжи, слышал, как в хлеву били в подойник тугие струи.

— Мам, пришла? — спросил он в темноту двора.

— Угу, — тихо, чтоб не испугать корову, ответила мать. Митька втащил всю вязанку лозняка в избу, старательно разложил прутья на горячую печь.

Вошла мать с полотенцем через плечо и подойником в руках.

— Опять ты, Митрий, целую лужу на печи сделаешь. И на полу твоим прутьям ничего не сделалось бы.

— Вечером плести буду верши, — сказал в оправдание Митька, — а на полу они только к утру оттают.

Пришел Андрей. Выложил на стол все ту же измятую пачку папирос:

— Закуривай, Митрий!

Беседовали обо всем: о колхозной технике, о предстоящей посевной, о рыбалке.

Митька был искусный рыбак. Он даже зимой ухитрялся доставать из прорубей рыбу, а в летние времена, с весны до осени, кормил свежей рыбой всю тракторную бригаду.

— У меня нынче опять вентерей двадцать соберется, — похвалился он другу, — так что живем!

— Это хорошо! — одобрил Андрей. — Тебя Михаил Ефимович в Тереньге всю зиму вспоминал. Как только приходим в столовую, садимся, он за тебя. Где, говорит, сейчас наш Митька со своей ухой?

— Уха будет и нынче, — польщенный вниманием бригадира, улыбнулся Митька.

От Андрея Митька узнал, что сейчас в связи с реорганизацией МТС многие трактористы переходят в колхозы.

— Из нашей бригады только Ванька Крюков да Наби воздержались. Остальные все подали заявления о приеме в колхоз. И Михаил Ефимович, и Семен Золотов, и Жомков Михаила, и я. Наби тоже думает переходить, только не к нам, а в свой колхоз. Последний сезон, наверное, у нас работает.

— Жаль, хороший мужик, — искренне пожалел Митька. — А Крюков чего же?

— Я, говорит, теперь специалист, куда захочу, туда и пойду. Вольный казак. Может, в совхоз надумаю, может, в город подамся. Трактористы теперь везде нужны.

— Ну и пусть казакует. Только рановато ему нос задирать, да из села уходить теперь нет никакого смысла.

— Это так, но человек-то он, сам знаешь.

После ужина Митька полез на печь за лозняком, Андрей спросил:

— Ты это чего?

— Да надо вентеришко сплести.

— А, брось, — махнул рукой Андрей. — Сегодня не до работы Одевайся быстрее, и пойдем. Там передвижка приехала, народу гибель! С девчатами поозоруем!

Митька не заставил себя уговаривать. Стащив на пол лозняк, чтоб не пересох за ночь, он быстро оделся, и друзья направились к правлению колхоза, заменявшему по вечерам клуб, Оттуда уже доносились задорный девичий смех, песни.

Весна обошла Мокрый Куст стороной, словно за что-то невзлюбила это простое соломенное село. Судя по газетам, даже на севере области начали сеять, а здесь на полях едва пролысились пригорки. Прошла половина апреля, а погода не устанавливалась. Проглянет дня на два солнце, приласкает иззябшую землю, а потом снова на целую неделю подует студеный ветер, спрячет едва показавшиеся ручьи, затянет сизым ледком лужи, погонит по полю острую, как иглы, поземку.