Василий Подгорнов - Тропинки в волшебный мир

Он не обманывал. К дереву еще с осени была приставлена соха, и в ней, между сошниками, висел старый матерый волк.

Мы разобрали следы и хорошо представили себе картину разыгравшейся здесь драмы.

С вечера по дороге прошел обоз — колхозники проехали в город на базар.

Привлеченный запахом, оставленным обозом, вышел на дорогу старый голодный волк. Он долго трусил по дороге, обливаясь слюной, пока не добрался до кордона Павла Зыкова. В это же время вышел на дорогу большой полосатый кот лесника. Увидев приближающегося волка, кот выгнул спину, воинственно взвыл, но в самый критический момент струсил и пустился наутек. Волк, разъяренный тем, что какой-то вонючий кот нарушил у него сладкую мечту об ужине, решил дать ему взбучку, а, может быть, заодно и закусить котом. Кот с лету махнул на дерево. Волк метнулся за ним и… угодил ребрами между сошников сохи. Выбраться из неожиданной ловушки он так и не сумел.

Произошло все это еще с вечера, и к нашему приезду волк уже замерз окончательно. Пробрал мороз и сидевшего на дереве перепуганного кота, но спуститься вниз он так и не решался. Может, к утру мороз доконал бы и его, но тут подъехали мы. Услышав нас, кот завыл еще пуще.

Взваливая мерзлую тушу волка в кошевку, Василий Иванович предупредил меня:

— Смотри, Павлу не проговорись, Убили, мол, а то долю запросит, Уж он не упустит случая, знаю я его.

Подъехав к дому, Василий Иванович постучал кнутовищем в наличник. Вскоре из-за двойных рам, разрисованных морозом, показался неясный силуэт и постучал нам в ответ: мол, слышу. В избе засветился огонек, хлопнула дверь, и кто-то прошлепал по скрипучему снегу от крыльца к воротам. Застучал отодвигаемый засов, ворота отворились, и к нам вышел сам Павел, в валенках на босу ногу, в одном белье и в овчинном полушубке, накинутом прямо на голову.

— Ба, охотнички! — обрадованно воскликнул он. — Вот уж кого не ждал в этакий мороз. Заезжайте быстрее…

Он ушел, ежась от холода. Мы распрягли лошадь, поставили ее под навес, дали ей корма и, забрав сумки и ружья, вошли в избу. Ружья, чтобы не «вспотели» в тепле, оставили в сенях.

Павел, уже одетый, сидел на кровати, а в чулане, гремя самоваром, суетилась жена его Ольга Петровна, добрая, очень полная старушка с тройным подбородком.

Изба у Павла, как и все лесные кордоны, — высокая и просторная. Убранство — небогатое. Три широкие лавки, прикрепленные прямо к стенам намертво, стол, большая деревянная кровать. На стене два запыленных лосиных рога. В углу, около двери, глиняный рукомойник, подвешенный над широкой лоханью. Кажись, и все.

— А тут с вечера все волчишка выл. И недалеко будто. Я еще пожалел, что нет никого из охотников, ан к утру и вы прикатили, легкие на помине, — сказал Павел и почему-то вздохнул.

— А мы взяли его! — похвалился Василий Иванович.

— Ай правду баешь? — удивленно воскликнул Павел.

Из чулана выглянула Ольга Петровна и тоже недоверчиво переспросила:

— Неужто убили?

Не поверив нам, Павел накинул полушубок и вышел во двор, Вскоре он вернулся и, обращаясь только к одной Ольге Петровне, подтвердил:

— Верно ведь говорят, волк в кошевке-то!

Вместе с Павлом в избу вбежал и кот, стуча по полу обмороженным хвостом. Стука этого хозяева не услышали, только мы с Василием Ивановичем понимающе переглянулись.

Ольга Петровна внесла в избу шумевший самовар и пригласила нас к столу. На столе появилась тарелка с хлебом, сахар, кринка с молоком. В добавление ко всему Василий Иванович вынул из рюкзака бутылку старки и колбасу.

Увидев водку, Павел улыбнулся, подкрутил у лампы фитиль, прибавив свету, больше обычного засуетился.

— Старуха! — окликнул он Ольгу Петровну. — А ты бы закусочку подала, грибков, огурчиков. Водочка, она с морозу-то для сугрева больно хороша…

Мы выпили по полстакана «со встречей», стали закусывать. Потчевали и Ольгу Петровну, но она, из вежливости чуть пригубив, отставила стакан, сославшись на то, что время уже печь растоплять, убираться по хозяйству, а водка может испортить все дело.

Павел, немного разгорячившись от вина, снова стал рассказывать, как волк с вечера выл невдалеке от кордона, словно чуял свою смерть.

Старка, горячий самовар и радушие хозяев развеселили и нас. Василий Иванович хотя и предупреждал меня молчать, но первый расчувствовался и рассказал Павлу все о найденном волке. Лесник вначале не поверил нам, а когда мы доказали ему и все вместе осмотрели кота, как и предполагалось, Павел вначале несмело, но стал просить долю. Мы обещали «не обидеть» его, но и после этого хозяин не развеселился.

— Эх, — вздыхал он. — Чуть бы припоздниться вам, добыча целиком бы мне досталась. А теперь вот… И коток, видать, для себя же старался, для своего дома. Хвост вот тоже отморозил, бедняга, пострадал. Отпадет теперь у него, должно, хвост. А ведь умница какой! — все расхваливал он кота, — Надо же — волка на рожон заманил!

И о чем бы мы теперь ни говорили, разговор как-то сам по себе опять сводился к злополучному волку.

— Да! — не успокаивался Павел. — Как чуяли вы — ночью поехали. А то бы… Может, судьба специально мне его на бедность мою подбросила, только прохлопал я.

Видя, в какое огорчение ввели мы хозяина, я сказал Павлу, что мы просто пошутили и волк нам совершенно не нужен. Поддержал меня и Василий Иванович.

— Иначе мы и не сказали бы тебе совсем! — добавил он.

Мы внесли волка в избу и пообещали Павлу помочь ободрать его, как только он немного отойдет.

Все это успокоило и даже развеселило Павла, зато Ольга Петровна осталась недовольна мужем.

— Ну на что он тебе сдался, этот волк? — упрекала она его. — Добро бы баран, а то страшилище! Охотникам еще туда-сюда. Они только за этим и ездят такие километры да мерзнут» Ну а ты охотник, что ли?

— Не знаешь ничего — помалкивай! — оборонялся Павел. — за такого волка я и овцу получу, и денег полста. Нужно только суметь. Вывезу вот его в поле, пойду в колхоз и заявлю: так, мол, и так. На вашем поле убил. Так что не обессудьте, а по закону овечка полагается…

— Полагается! — передразнила его Ольга Петровна. — Так тебе Петр Зюков отвалит овечку, держи!

— Зюков не даст, верно, — согласился Павел. — А я к нему и не повезу. Я к Ивану Ломову на поле свалю! Колхоз богатый, и человек он — душа! Слова не скажет, раз по закону полагается!

— Так ведь грешно, несносный ты человек. Непрощеный грех людей-то обманывать!

— А знаешь ты, что такое грех? Нет ведь, а мелешь! Глупость одна этот грех, вот что!

Пристыдив жену, Павел покосился на ее недопитый стакан, крякнул и, немного смутившись, взял его со стола и выпил.

— Хорошо! — сказал он. — Был бы царем — всю жизнь водочку попивал бы! А грех — это пустяки!