Даир Славкович - Федоскины каникулы

Шутка понравилась. Засмеялись полицаи. Тот, который у пулемета стоял, привычно бросил:

— Документы давай.

Парень к полицаям вплотную приблизился, руку в карман засунул. Словно бумажку там ищет.

Полицаи ждут.

Но вместо документа выхватил парень из кармана молоток. Большой, как у печников бывает.

И вот уже один полицай рухнул на землю. Второй побледнел, отшатнулся, с плеча винтовку сорвал. Да выстрелить не успел. Парень бросился к нему, свалил и его.

Все это произошло в считанные секунды. Парень схватил пулемет и винтовку и помчался к кладбищу, которое виднелось на ближнем холме. Даже обыскать убитых, снять с них патроны времени не оставалось: рядом — караульное помещение. Там остальные полицаи.

Спрятавшись за ближайшим домом, чтобы перевести дыхание, смельчак оглянулся и увидел, что по дороге едут на подводах фашисты, пушку небольшую за собою тащат. Еще минута-другая — и подкатят они к дзоту, увидят убитых полицаев, поднимут тревогу. И ясное дело, оцепят округу.

Решение созрело мгновенно. Едва подводы с фашистами поравнялись с тем местом, где стоял парень, застучал пулемет. В упор. Передние солдаты падали, сраженные пулями. Остальные соскочили с подвод, залегли, открыли ответный огонь. Стреляли во все стороны, не разобравшись, откуда били по ним.

Услышав стрельбу, высыпали из караульного помещения полицаи. Они увидели убитых часовых и с криком «Партизаны! Партизаны!» залезли в дзот и оттуда открыли шквальный огонь в ту сторону, откуда шла пальба, то есть по фашистам.

Фашисты в свою очередь развернули пушку и давай палить по дзоту.

К посту подошло подкрепление. В бой вступили минометы.

Только спустя полчаса обе стороны опомнились.

— А парень этот погиб, да? — спросил Федос.

— Нет. Пока фашисты со своими прихвостнями сражались, он до кладбища добрался. Оттуда ползком — до самого леса. До ночи бродил, а ночью на него мои разведчики наткнулись. Так мы с ним второй раз встретились. И уж теперь долго не расставались.

— Так это был…

— Конечно, он. Михась Шапеня… — Дядя Петрусь помолчал, закурил. Огонек сигареты то вспыхивал, когда лесник затягивался дымом, то капелькой крови еле-еле тлел в темноте. — Был у Шапени еще один талант. Оказался он гармонистом, да каким! В село, бывало, придем, агитаторы наши, если обстановка позволяет, народ соберут, сводку почитают. О том, как Советская Армия и партизаны фашистов бьют, расскажут. А потом Шапеня свою гармошку растянет да как заиграет «Широка страна моя родная», «Катюшу» или «Синий платочек»! Не поверишь, поди, а ведь плакали люди…

Дядя Петрусь последний раз затянулся, потушил окурок.

— Особенно нравилась всем песня «В чистом поле, под ракитой…».

Однажды нам сообщили, что в район прибыли каратели. Командование бригады выслало вперед наш отряд. Мы хотели устроить засаду, чтобы первыми ударить по врагу. Но он нас опередил — на войне всякое бывает.

В открытом бою партизанам долго сражаться не с руки. А тут еще к фашистам подкрепления прибывать стали. Мы увидели, что нас обходят, чтобы окружить. А с боеприпасами не очень-то у нас.

Решили: фашистов задержать, отряд сохранить.

Приказал ребятам отступить. Для прикрытия вызвал группу добровольцев. Многие захотели в нее войти. Отобрал шестерых. Михася Шапеню командиром назначил. Дали мы им побольше патронов, гранат.

Группа Шапени задержала врага. Отряд тем временем из ловушки выбрался.

Как рассказывали потом, Михась собрал своих ребят и сказал:

— Баста, братцы, выполнена задача. Наши, но всему видать, ушли. Пора и нам удочки сматывать. Только всем вместе не выйти. Давайте так: вы все — через ельник к болоту. Я прикрою. У меня два полных диска и лимонка.

— А сам?

— Выберусь. Не первый раз.

Партизаны умели отходить быстро и неслышно. Были и сплыли. Словно растаяли.

Через несколько минут фашисты перешли в атаку. Шапеня принял бой. Один.

О том, что было дальше, рассказывали потом пленные фашисты.

Шапеня перебрался на самую вершину холма, чтобы лучше видеть врагов. Те сперва не догадались, что он один, хотя чувствовали, что партизан немного. Пулемет Шапени время от времени вздрагивал, и два-три фашиста навечно зарывались носом в песок.

Но вот фашисты появились и со стороны леса. Шапеня понял: отступать некуда, он — в волчьем кольце. К тому же кончились патроны.

И фашисты перестали стрелять. Наступила зловещая тишина.

Тогда Михась снял с пояса лимонку. Вытащил из нее предохранитель, сжал гранату в руке. Встал в полный рост, вышел на дорогу.

Фашисты видели его. Могли пулями изрешетить с ног до головы. Но зачем? Теперь ведь можно этого проклятого пулеметчика взять живым.

Молча, с автоматами наготове смотрели эсэсовцы на Шапеню. Они ждали, что партизан заплачет, поднимет руки вверх или бросится на колени и станет просить у них пощады.

Но он неожиданно запел:

И видать, страшно карателям стало. Потому что вскинули они автоматы. Офицер отрывистым, как лай, приказом остановил солдат.

Черные мундиры сдвинулись ближе друг к другу и, по-прежнему не произнося ни звука, пошли на нашего парня. А он, смело глядя смерти в глаза, снова запел:

Когда враги подошли к нему совсем близко, граната словно сама собою взлетела вверх. Раздался взрыв. Это была смерть Шапени. Но и смерть врагов!..

Дядя Петрусь умолк и опустил голову. Некоторое время молчали все.

— А дальше, дальше что было, дядя Петрусь?..

— Похоронили мы нашего Михася через два дня, когда на это место вернулись. Салюта не было: берегли патроны. Салют на следующую ночь дали — на железной дороге. Эшелон с танками и снарядами под откос шуганули. Там еще цистерны с бензином были. Вспыхнули они, да так, что стало светло как днем.

Хорошая собака Дунай: красивая, спокойная. Одно плохо — яму каждый день роет рядом со своей конурой. Выроет яму, уляжется в нее на холодный песок и от удовольствия даже голову на лапы положит. А потом за ней приходится эти ямы зарывать. Делает это Федос не потому, что велено, а так, по собственному желанию.

Вот и сейчас засыпал Федос очередную яму, ногами утрамбовал. Приставил лопату к забору, по двору прошелся. А работа — сама навстречу: в заборе штакетина оторвалась. На земле валяется.