Юрий Вебер - Разгаданный секрет

Сама артель переживала серьезные дни. Скромное начинание нескольких мастеровых людей разрасталось уже с целое предприятие. Стало тесно в комнатах бывшего жилого флигеля, запрятанного где-то в глубине старого питерского двора. Стало тесно в первоначальных артельных рамках. Приспело время выходить на более широкую арену. Артель перебралась со всем своим имуществом, с испытанными кадрами в настоящее заводское помещение. Вот тогда-то, передав свое детище в руки большой промышленности, Николай Васильевич обошел в последний раз своих старых товарищей за верстаками и сдержанно, избегая громких слов, с каждым попрощался. Ушел Николай Васильевич…

И Семенов вдруг почувствовал, что он остался один со своим изобретением. Как-то теперь все повернется?

Жизнь артели потекла на новый, заводской лад. Уже не по комнатам, а по цехам распределялось теперь изготовление инструмента. Прибавилось народа, прибавилось оборудования. Появилась большая контора, отделы, службы и, увы, неизбежно вместе с этим - кабинеты всевозможных начальников. Завелись новые порядки. Большая вывеска на железной сетке над главными воротами извещала: «Ленинградский завод «Красный инструментальщик». Завод измерительных инструментов.

Инструменты эти с мало еще кому известной маркой «КИ» упорно добивались признания, ложились на витрины выставок и прилавки магазинов, пробивая брешь в сомкнутой стене инструментов-иностранцев. Простые на вид угольники. Замысловатые угломеры. Губастые штангенциркули. Раздвижные скобы…

Но плитки! С плитками, с этими ключиками точности, было труднее всего. Что могли дать единичные экземпляры, выходившие из-под рук нескольких редких искусников? Всюду еще у истоков точных измерений - в промышленности, в науке - господствовали привозные плитки: шведские, немецкие, французские, английские… Плитки Иогансона.

Когда же, как не сейчас, нужно было бы решительно сдвинуть производство плиток, повести его на фабричный лад? И есть уже готовая идея. Семенов думал, что настал наконец-то его час. Надо представить теперь только свое изобретение в наглядном, убедительном виде.

Листы, листы бумаги. Клочки черновых набросков. И снова листы - страницы, вырезанные из какого-то старого альбома. Бумажный ворох грозил затопить… Непривычное это для него дело - анатомировать на бумаге сердце будущего механизма, переводить живое действие в скелет строгих линий. Семенов не владел искусством чертежа. Он просто старался возможно аккуратней нарисовать то, что стояло так ярко в его воображении: и чуткий притир-поплавок, и сложное движение плиток - «русская кадриль»… Он пытался изобразить, как все это ладно, красиво получается. Теперь-то уж убедятся! Пусть инженеры, пришедшие на завод, поймут, оценят, что здесь заключено.

Много недель заняло у него это рисование, и на альбомных листах стали постепенно проглядывать черты связной, основательной конструкции. Это уже но простое приспособление, а настоящий станок. Станок для механической доводки плиток. Берегись-ка, господин Иогансон! Видишь, что придумал русский слесарь Дмитрий Семенов!

Он так ясно чувствовал, понимал каждую линию на рисунке, что ему казалось порой: он видит, как все это вдруг оживает, начинает двигаться… Станок работает. И до слуха долетает дивный шелест плиток, скользящих между притирами. Счастливая минута!

Но… в бюро изобретательства отклонили предложение Семенова.

Слишком необычно, слишком ни на что не похоже. Трудно поверить, чтобы этакая фантазия, разрисованная тут на листах старенького альбома, могла представить весь процесс, в тайны которого проникают лишь немногие избранники. И как это, чтобы чугунная плита плавала на микронах? Чудеса! Или чудачество?

Люди основательных знаний, технические консультанты, смотревшие семеновский проект, оказались вдруг не в состоянии понять то, что подсказывал изобретателю его здравый смысл. Одни не могли понять. Другие, быть может, и не хотели понимать. Их изощренный взгляд, равнодушно пробегая по альбомным листам, выносил холодный приговор: «Сомнительно», «Мало обосновано», «Практически неосуществимо».

Когда он вернулся домой с папкой альбомных листов, по его лицу и по тому, как он тяжело опустился на стул, Шурочка, теперь супруга Александра Кирилловна, сразу догадалась, что произошло. Отклонили! Не признали!

- Брось, Митя… - пробовала она утешать.

А он вскипел, раскричался… Но, излив наружу боль, стал думать спокойнее, трезво. Его рисунки инженеров не убедили. Но как же ему все-таки доказать реальность своего замысла? На ладошках, что ли, как пробовал он когда-то объяснять Шурочке, катаясь по Неве в то далекое и счастливое воскресное утро?

Ну хорошо! Он представит новое доказательство.

Комната Семеновых стала наполняться всевозможной деревянной рухлядью. Он тащил домой старые доски, бруски, чурбаки… Александра Кирилловна с ужасом смотрела на это странное семейное обзаведение.

А Семенов принялся строгать, точить, выпиливать. Он решил соорудить модель. Небольшую действующую модель, самую простую, из дерева. Она должна только продемонстрировать, что его идея - не пустой вымысел, не бумажная затея и что движения, как он задумал, осуществить вообще возможно. Пусть хоть на простой деревянной доске эти люди убедятся, как надо понимать «поплавок».

Осуществить это простое оказалось не так просто. Семенов сам рассчитывал каждый узел модели, сам долбил каждую деталь. Дни и недели текли в кропотливой, медленной работе. Запах деревянной стружки душистым ароматом стоял в комнате.

Поплавок обрастал постепенно очень сложным передаточным устройством. Надо было создать восемь разных движений - и встречных, и возвратно-поступательных, чтобы ленты с плитками ползли туда и обратно, и движение сквозь ряды. И еще два движения в поперечном направлении, чтобы плиточки могли выделывать по поверхности притиров замысловатые фигуры танца. И все это чтобы действовало закономерно, строго согласованно между собой. Как ни изворачивался изобретатель, а конструкция разрасталась в хитрое сплетение всевозможных реек, шестерен, рычагов, эксцентриков… Непролазная чаща!

Заводские приятели заходили посмотреть на «Митин экспонат». Особенно два брата Ильиных - Иван и Николай - были частыми гостями. Их все пленяло в изобретении товарища, и даже сложность системы передач должна была служить доказательством его необычайной мудрости. Казалось бы, действительно: чем сложнее, тем солиднее.

Семенов и сам поддался на это легкое обольщение конструкторской молодости. Лестно все-таки сознавать: «Вон чего я соорудил!» Он не замечал, какая опасность подстерегает его в этой сети передаточных звеньев. Внимание было слишком поглощено тем, чтобы выявить свое самое дорогое - поплавок и «танец» плиток. Иногда, правда, одолевало сомнение: как-то покажет себя со всеми этими колесиками и рычагами передач вся модель? Пойдет ли?