Лидия Чарская - Истории для девочек

После тяжелого прощания я была далека от того, что мне говорили девочки. С трудом наконец я поняла, чего от меня хотят. Возмущенная и потрясенная до глубины души, я обратилась к классу:

– Я не знаю никакой книжки и не буду шутить священными предметами. Это богохульство!

– Но весь класс… – попробовала настаивать Лер.

– Мне нет дела до глупостей класса, – продолжала я гордо, – каждый отвечает сам за себя. Креста целовать я не стану, потому что это грешно делать по пустякам, да еще по ребяческой выдумке глупых девочек.

– Как! Она еще смеет отнекиваться, смеет идти против класса, когда весь класс решил! – слышался отовсюду несмолкаемый ропот.

Девочки, вдоволь накричавшись и нашумевшись, снова принялись за прерванное занятие. Они подходили по очереди к золотому крестику и целовали его. Валя Лер, в качестве благородного свидетеля, серьезно и важно следила за выполнением присяги. Наконец, когда все уже приложились к кресту, она громко заявила на весь класс:

– Это неслыханная дерзость: воровка или подошла к кресту, или…

– Ну, а теперь все к своим партам, – скомандовала, прервав ее, Бельская, – и открывайте ящики. Если воровка не призналась, – надо сделать обыск.

И вмиг все сорок девочек быстро кинулись к своим местам и подняли крышки пюпитров.

Я одна не двинулась с места.

– Джаваха, – дерзко крикнула мне Запольская, – или ты не слышала? Открой свой ящик.

Открыть ящик, позволить обыскать себя, позволить заподозрить в… краже!..

– Нет! Я не позволю обыскивать мой ящик, – возразила я резким и громким, точно не своим голосом.

– Что? – недобро усмехнулась Лер. – Ты и в этом идешь против класса? Но уже тут нет никакого богохульства! Не правда ли, mesdames?

– Нет, но все-таки я обыскивать себя не позволю, – твердо проговорила я.

– Mesdam’очки, слышите ли, что она говорит? – взвизгнула Крошка. – Как же нам поступить теперь?

– Да что тут много разговаривать! Просто открыть ее пюпитр, – горячилась рыженькая Запольская.

Я вспыхнула и оглянулась кругом. Ни одного сочувствующего лица, ни одного ласкового взгляда!.. И это были дети, слетевшиеся сюда еще так недавно с разных концов России, прощавшиеся со своими родителями всего каких-нибудь два месяца тому назад так же нежно, как я только что прощалась с моим ненаглядным папой!

– Бельская, – слышится мне голос Краснушки, – ступай открывать тируар [57]Джавахи.

– Что?!

Вмиг я очутилась у моей парты, чтобы ничья дерзкая рука не посмела поднять крышки. Тогда из толпы выдвинулся мой враг – Бельская.

– Слушай, Джаваха, – спокойно, чуть-чуть примирительно произнесла она, – почему ты не хочешь позволить обыскать тебя?.. Ведь Додо, Корбина, Лер, Петровская – весь первый десяток наших лучших учениц, наши парфетки [58], записанные на красной доске, позволили проделать это…

– Бельская, – перебила я ее, – в делах чести не может быть ни первых, ни последних учениц. Ты глупа, если не понимаешь этого… Княжна Джаваха никогда не позволит заподозрить себя в чем-либо нечестном…

– Если княжна Джаваха не позволит сейчас же открыть свой пюпитр, то, значит, мою книжку украла она!.. – услышала я резкий и неприятный голос Крошки.

В эту минуту я потеряла сознание и уже ничего не помнила.

Я очнулась в незнакомой комнате в постели с компрессом на голове. Все мое тело болело и ныло.

– Где я? – вырвалось у меня невольно.

– В лазарете, барышня, будьте покойны, – ответил мне чей-то старчески-дрожащий голос.

– Кто вы?

– Я Матенька.

– Да кто же, господи? Я ничего не понимаю.

– Матенька, сиделка здешняя… Вот выпейте, княжна-голубушка, лекарствица – вам и полегчает, – тихо и ласково проговорила незнакомая старушка, протягивая мне рюмочку с какой-то жидкостью.

– Зачем же лекарство? Разве я больна? – взволновалась я.

– Ну, больна не больна, а все же прихворнули малость. Да это не беда! Франц Иванович живо вас на ноги поставит. Завтра же выпишетесь. Выпейте только капельки, и все как рукой снимет.

Я покорилась и, приняв из ее рук рюмку, проглотила горькую, противную микстуру.

– Ну вот и отлично! А теперь с Богом бай-бай, а я тоже пойду прилягу, благо дождалась вашего пробуждения да дала вам лекарства.

«Какая она славная, добрая, и какое у нее чудесное, милое лицо, – подумала я невольно. – Барбале такая же старенькая, но у нее нет этих морщинок вокруг глаз, точно лучами окружающих веки и придающих всему облику выражение затаенного добродушного смеха».

Она нагнулась ко мне, перекрестила меня совсем по-домашнему, как это делала Барбале, и сказала:

– Спи, дитятко… Господь с тобою!

Сладко забилось мое сердце при этой бесхитростной ласке лазаретной сиделки, и, бессознательно обвив руками ее шею, я шепнула:

– Какая вы добрая, точно родная! Я уже люблю вас!

– Спасибо, матушка, красоточка моя, что приласкала меня, старуху… – растроганно произнесла Матенька.

Матенька ушла, а я улеглась поудобнее и стала смотреть в окно. Неспущенная штора позволяла мне видеть высокие деревья институтского сада и площадку перед лазаретными окнами, ярко освещенную луной.

«Вот, – думалось мне, – эта же луна светит в Гори и, может быть, кто-либо из моих, глядя на нее, вспоминает маленькую далекую Нину… Как хотелось бы мне, чтобы лунная фея передала, как в сказке, им, что Нина думает о них в эту лунную осеннюю ночь!..» И лунная фея явилась ко мне. У нее были льняные волосы, спадающие по плечам длинными волнами… В глазах у нее словно отражалось сияние месяца, так они были светлы и прозрачны!.. И – странное дело – я не испугалась нисколько и смотрела на нее с улыбкой, выжидая, что она скажет. Но она молчала и только пристально смотрела на меня своими загадочными глазами. Я решила заговорить первая.

– Как хорошо, – прошептала я, – что ты пришла ко мне, лунная фея.

Она засмеялась, и смех ее показался мне звонким и чудесным.

– Нет, нет, я не фея! – воскликнула она и добавила: – Я только Ирэн!

– Ирэн?! – удивилась я. – Но разве лунная фея не может называться Ирэн?..

– Я должна вас разочаровать, маленькая княжна… Вы ждали лунную фею, а перед вами Ирочка Трахтенберг, воспитанница выпускного класса института.

– Ирэн… Ирочка… как хорошо, что вы пришли ко мне! Правда, я ждала фею, но вы такая же светлая и вполне можете заменить ее.

Я взяла ее руки и вглядывалась в ее лицо, фантастически освещенное лучами месяца.

– Ну, полно, крошка, мне надо идти, – улыбнулась она, – вам нельзя много разговаривать, а то у вас снова повысится температура, и вы не скоро выпишетесь из лазарета.