Альберт Лиханов - День твоего рождения

- Ты настоящий разведчик, - сказал он. - Все замечаешь. Все видишь.

Я усмехнулся.

- Как же не видеть? - спросил я. - Ты у меня один дед. Если бы было два. А то один. И я на тебя смотрю. На кого же мне смотреть?

Дедушка обнял меня за плечи. Заглянул в глаза.

- А ты растешь, Антоха, - сказал он. - На глазах просто растешь.

Он стал боксировать меня. Прямо на улице. Я тоже его тихонько постукал.

- Время идет, - сказал дед, обнимая меня за плечи, и я согласно кивнул. - Время идет, - повторил он. - У кого - к полдню. У кого - к полночи. И надо торопиться!

Я кивнул опять.

- Торопиться, торопиться! - повторил с жаром дедушка и добавил неожиданно: - Мало ли!

Что - мало ли? Я потом уж задумался. А тогда опять кивнул, думая о себе.

Конечно, надо торопиться. Всегда и во всем. А то чего-нибудь не успеешь важное. Или пропустишь. Или сделаешь не так. Или промолчишь, как я тогда, в Москве. И будет досадно. Обидно до слез. Ведь я с тем парнем в красной рубашке дружить мог, а оказалось, что перед ним опозорился. Выглядел тогда, как пластилиновый подлиза. Соглашатель.

Сумею ли когда-нибудь я увидеть снова этого парня в застежках? И доказать, что я не такой?

Дедушка прав - надо торопиться. Торопиться и не ошибаться.

Однажды мама объявила:

- Еду в командировку.

Оказывается, едет осматривать будущее морское дно. Интересно бы посмотреть, и я сказал:

- Возьми нас!

Дедушка рюкзак стал искать, запел во весь голос:

Папа нам позавидовал:

- Вам хорошо, а я один останусь…

- Зачем оставаться? - спросил дедушка. - Поехали с нами. Всего пять дней! Попроси, наконец, отпуск.

Отец стал рассказывать про бетон - что теперь горячее время, и мы с ним согласились: как же, конечно. Если бы не согласились, он бы не поехал, но мы кивнули, и на другой день отец бежал по лестнице через две ступеньки - я сам видел. Еще на площадке закричал:

- Еду! Отпустили!

И вот мы едем в мамином «газике».

Мама газует лихо, перед ухабами не тормозит, нас подбрасывает к самому потолку, дедушка громко крякает, я ему подражаю. Папа не отстает.

- Что это вы, как утки? - спрашивает мама. - Раскрякались?

- Жаль, милиции в тайге нет, - ворчит дедушка.

- Лихачка несчастная! - ругается папа.

- Потолок же прошибем! - кричу я.

Мама смеется.

- Миленькие! - веселится. - Забыли, где находитесь? Это же Сибирь! И дороги у нас тоже сибирские!

«Газик» ревет, ползет в гору, мчится вниз, разбрызгивая воду, форсирует ручьи.

Мы едем по морскому дну, но ничего на море тут не похоже. На дно - тем более.

Дорога, телеграфные столбы вдоль дороги. Тайга. Птицы поют. Разве вообразишь, что тут скоро вместо птиц рыбы появятся? Будут плавать над бывшей тайгой. Удивляться: неужели, мол, здесь птицы летали?

И знаете, как-то мне странно стало. Не по себе. Настроение испортилось. Трудно подумать - лес живой, бабочки, трава, цветы, и ничего этого не станет.

Мне кажется, не один я так подумал…

Дедушка замолчал, отец притих, мама шутить перестала.

Мы остановились передохнуть и сразу услышали лесное веселье. Сороки стрекочут, всякую живность предупреждают, что люди приехали. Птички чирикают. Шмели мимо проносятся, словно пули: вж-ж-ж! Живут вот, хлопочут, а не знают, что им скоро переезжать надо.

Ну ладно, шмели улетят, птицы тоже, а как ежи, например? Успеют? Или, допустим, муравьи?

Я читал, как муравьи лес очищают, как мертвеет без них тайга. Но они же крошки такие, от воды не успеют уйти! Погибнут…

Настроение у меня совсем портится. На привале я говорю отцу про муравьев.

- Сравни! - отвечает он мне. - Муравьишки и электричество! Один муравьишка только соломинку поднять может, а наша ГЭС! Какая у нее силища!

Я слушаю отца, и мне все грустнее становится. Конечно! Разве может муравьишка с электростанцией соревноваться?

- Ты не думай, - говорит отец, - что мне муравьишек не жалко. Но что делать? Приходится идти на жертвы.

- А ты не иди! - раздается голос дедушки.

Я оборачиваюсь. Он стоит за моей спиной и сердито смотрит на отца.

- Вообще это не первый разговор у нас, - говорит он папе. - Мелочь - гвозди, доски, цемент. Мелочь - муравьи. Размашисто очень мыслишь, товарищ технократ.

Папа даже побледнел. Технократ - это же бюрократ. Только технический. Технический бюрократ - это такой, который, кроме техники, ничего не видит. Мне не нравится, что дедушка с папой опять ссорятся. Какой папа технократ? У него просто работа такая, он занятой человек. Ему действительно про бетон-то думать некогда, не то что про муравьев.

- Дедушка, - говорю я, защищая папу, - ты все-таки не кипятись!

- «Не кипятись»! - возмущается дед. - Нет, вы на него поглядите! Только что муравьев жалел и вдруг - пожалуйста! Так ты как думаешь все-таки? Что важнее? ГЭС или муравьи?

- Разве можно сравнивать, - говорю я, вздохнув.

- Вот! Вот! Вот! - кричит дедушка. - Правильно сказал. Разве можно сравнивать? Какого-то несчастного муравьишку и электростанцию! Нельзя их сравнивать, понимаешь! Никак нельзя! Муравьи - это муравьи. А ГЭС - это ГЭС!

Дедушка неожиданно умолкает. Я вижу - ему плохо. У него всегда такой цвет лица, когда болит сердце. Я вскакиваю, бегу к рюкзаку, достаю склянку с лекарством, капаю в кружку, добавляю воды. Приношу деду, говорю:

- Ты, кажется, просил пить…

- Да, да, - кивает он мне, - спасибо.

Мы переглядываемся понимающе.

- В общем, Антон, - говорит дедушка, - твой папа не прав, хотя он и взрослый.

Папа краснеет. Но дедушка не замечает этого.

- Муравьев надо спасать, - продолжает он. - Взрослым дядям не до этого. Предложи отряду, - смотрит на меня, - составить карту муравейников в затопляемой зоне. А потом перенести их на новые места.

- Донкихотство это, - ворчит отец.

Мы едем дальше.

Тайга расступается неожиданно, и странное поле открывается перед нами. Будто грибы какие-то - пеньки, пеньки, пеньки. Направо - голая земля, налево, впереди, позади… Пни белеют свежими срезами, и если смотреть не пристально - кажется, кто-то расставил по полю множество тарелок.

- Вот готовое дно, - говорит мама.

- Бывает дно песчаное, бывает илистое, - говорит дедушка, - это будет пнистое.

Впереди из-за горизонта поднимается дым. Потом видно пламя. Мне кажется, это пожар. Я нетерпеливо ерзаю на сиденье, и мама прибавляет газу.

Но это не пожар. Костры. Много-много костров. В кострах жгут ветки, а за дымной стеной - рокот тракторов, гул бензиновых пил, оживление, шум.

За дымной стеной - настоящая битва. Люди в касках передвигаются от дерева к дереву. Визжит пила, и дерево падает. Кусты вырубают топорами.

У больших деревьев обрубают ветки. Стволы цепляют специальные трактора. Отвозят к дороге. Складывают в штабеля. Грузят в машины. И на глазах стена деревьев отступает, оставляя свежие пеньки.