Иван Василенко - Артемка

Леночка подошла ближе и что-то хотела сказать, но в это время на сцене заговорил Коля. Он играл молодого рабочего, организатора забастовки, играл с подъемом, с большой искренностью, и от его голоса, мужественного и страстного, у Артемки по спине пробежал мороз.

- Хорошо! - шепнула Леночка. Артемка от удовольствия даже зажмурился. Но тут же пренебрежительно сказал:

- А Петька трус!

- Трус! - согласилась Леночка. - Коля молодец. И Алеша тоже. Ведь если директор узнает, что они написали эту пьесу, их исключат из гимназии.

- Как это «исключат»? - не понял Артемка.

- Ну, выгонят. Не прозевайте, вам скоро выходить.

Артемка прислушался.

- Сейчас, - сказал он, подавляя волнение, и озадаченно спросил: - Неужто выгонят?

Со сцены донеслась знакомая реплика. Артемка вздрогнул, порывисто вздохнул и, сделав два шага, оказался перед публикой. Волнение сразу исчезло. Осторожно, на носках, Артемка подкрался к толстому заводчику и приколол ему на спину листовку. В публике засмеялись. Артемка пригнулся и на четвереньках подполз к заводским воротам. Здесь он должен сидеть молча, а при появлении пристава криком предупредить рабочих:

«Фараон идет!» Артемка принялся ждать. Сейчас говорит Петя-заводчик. Как только он кончит, рабочие закричат: «Не желаем! Не желаем!», а Алеша, играющий рабочего-китайца, поднимет вверх желтую руку и скажет: «Мы все есть великий семья!» После этих слов и появится пристав.

Вот Петя договаривает последние слова. Вот уже кричат рабочие. Вот Алеша поднимает руку. Вот в воротах появляется фигура в белом кителе…

- «Фараон идет!» - что есть духу кричит Артемка и окаменевает от изумления: на сцену в белом кителе вошел не верзила-гимназист в гриме полицейского пристава, а носатый чиновник, которого гимназисты называли Брадотрясом.

В публике что-то грохнуло. Был ли это смех или крик, Артемка не знал, но звук вырвался сразу и сразу оборвался. Потом наступила такая тишина, что все явственно услышали, как кто-то приглушенно шепнул: «Доигрались!»

Артемка перевел глаза на гимназистов. Они стояли неподвижно, застыв в тех позах, в каких их застало появление надзирателя гимназии.

- А у него борода трясется, - сказал мальчуган, сидевший, как обычно, на акации.

- Я прекращаю это безобразие!.. Прекращаю!.. - прохрипел чиновник.

Петя вдруг бросился со сцены за кулисы. И сейчас же, судорожно дергаясь, опустился занавес.

- Закрыл! - сказал Петя, опять вбегая на сцену. - Вот и все, Филарет Самсонович. И никаких недоразумений: нельзя - и нельзя, Филарет Самсонович.

У надзирателя опять затряслась борода:

- Так вот вы чем занимаетесь! Инсценируете запрещенные книжонки! Тайком нелегальщину показываете! Извольте сию же минуту сказать: кто состряпал эту, с позволения сказать, пьесу? Ну-с?

Артемка подумал: «Неужто признаются? Выгонят же!» И спокойно сказал:

- Да я написал.

- Вы?.. - вскрикнул Брадотряс и сейчас же недоуменно забормотал: - Но… позвольте… вы… вы, собственно, кто такой? Я вас не знаю. Вы гимназист?

- Чего? - удивился Артемка такому нелепому вопросу. - Сапожник я.

- Сапожник? - выпучил надзиратель глаза. - Но как же вы сюда затесались? И потом… потом… вы врете! Разве сапожники пьесы пишут? Вы врете самым наглым образом.

- А чего я буду врать? Написал - и написал! - нахмурился Артемка.

- А я говорю: врете! - настаивал надзиратель. - Если не врете, покажите пьесу. Посмотрим, чья рука. Нуте-с!

Артемка заглянул в суфлерскую будку. Но гимназиста с усиками и след простыл.

- Нету пьесы, - развел руками Артемка. - Потерял. Да вы не сомневайтесь: та книжка у меня в сундуке лежит. Вот пойдемте в будку.

- В будку? Это… куда же-с?

- А на базар.

- На базар?.. Ночью… Гм… А впрочем… Идти по Карантинному? Мимо участка?

- Да хоть и по Карантинному.

- Хорошо-с, отлично, - согласился Брадотряс и, обратясь к совершенно растерявшимся гимназистам, ханжески сказал: - Господа, я всегда был ходатаем за вас перед директором. Буду просить и теперь. Как знать, может быть, удастся вас отстоять. - Потом опять повернулся к Артемке: - Нуте-с, господин литератор, извольте проводить меня в ваш рабочий кабинет… хе-хе… в будку! Нуте-с!

Брадотряс и Артемка шли рядом. Фонари на улицах не горели, луна еще не взошла. Надзиратель вглядывался в темноту, жался от всякого шороха и все повторял:

- Я, господин сапожник, ни черта не боюсь. Видите, что у меня в руке? Бахну из этой штуки - и наповал! Вот именно!

Из освещенного окна дома на руку надзирателя упал свет. Артемка сказал:

- А с виду будто портсигар.

Брадотряс крякнул и молча спрятал «оружие» в карман.

- Дядя, - спросил Артемка, когда свернули в Карантинный переулок, - а что за это гимназистам будет?

- Что будет? Карцер - раз, вон ко всем чертям из гимназии - два и, если папаши не отстоят, волчий билет - три…

Брадотряс от удовольствия даже прищелкнул языком. Потом с сожалением добавил:

- Впрочем, если пьесу действительно написал ты, что невероятно, то только карцер, а тебе волчий билет - и вон ко всем чертям из города. А то и в тюрьму.

- Ну, в тюрьму! Ловкачи какие!

Артемка обиделся и больше уж не заговаривал. Около полицейского участка, где на полосатой будке горел одинокий фонарь, Брадотряс вдруг схватил Артемку за руку.

- Чего вам? - удивился тот.

- Городовой! - вместо ответа крикнул надзиратель. - Ну-ка, подержи!

Из будки вышел полицейский, зевнул, перекрестил рот и взял Артемку за воротник.

Брадотряс скрылся в участке. Спустя немного деревянные ступеньки заскрипели, и Артемка увидел толстого полицейского, в котором узнал старого знакомого - околоточного надзирателя Горбунова. За ним спускался Брадотряс.

Горбунов посмотрел Артемке в лицо и равнодушно сказал:

- Из моего околотка. Сапожник. Сомнительно.

- Вот именно, сомнительно, даже невероятно. Врет он. А для чего, не пойму. - И Брадотряс вопросительно посмотрел на Горбунова.

- Пошли, - буркнул тот.

Шли молча: Артемка посредине, полицейский и гимназический надзиратель - по бокам. Некоторое время слышалось лишь поскрипывание сапог да сопение конвоиров. В конце переулка показались силуэты базарных построек. Горбунов с шумом вздохнул и равнодушно пожаловался;

- Собачья служба! Ни днем, ни ночью покоя нет! - и уже до самой будки не проронил ни слова.

Артемка открыл замок, нащупал в темноте спички и зажег лампу. Нагнув голову, шумно дыша, Горбунов вошел в будку и, как бык, заворочался в ней. Брадотряс остался снаружи, только голову просунул в дверь.

- Ну, давай твои книжки! Где они? - скучно сказал Горбунов.

Артемка приподнял сундучок и вынул две брошюрки - одну в зеленой обложке, другую в желтой.

- Скажите пожалуйста! - оживился Горбунов. - И вправду нелегальщина. Где же ты достал?