Иван Василенко - Артемка

- Апельсины, - поправил Аким Акимович, нюхая поднятые два плода.

Не успели они обшарить весь пол, как сверху опять что-то упало.

- Колбаса! - с радостью вскрикнул Артемка.

- А от Леночки - шоколад, - сказали сверху шепотом, и новый предмет увесисто стукнул Артемку по голове.

- А ну, геть от окна! - крикнул кто-то. Послышался топот, и все стихло.

От апельсинов Аким Акимович самоотверженно отказался, но остальное ел с удовольствием.

- Вам, политическим, живется легче! У вас солидарность, - завидовал он, жуя колбасу.

- Угу, - мычал Артемка с набитым ртом, - у нас это самое… Будь покоен…

Ночью в камеру натаскали пьяных. Они буйствовали, свирепо ругались, стучали кулаками в дверь, но потом валились на пол и засыпали. Утром их выпустили. Артемка с Акимом Акимовичем опять остались одни.

- Ну, рассказывай дальше, - потребовал Артемка.

Аким Акимович принялся было описывать «царь-пушку», но тут открылась дверь, и городовой внес огромную ржавую селедку.

- На, - положил он ее перед Артемкой на скамью, - ешь!

- Сам ешь! - озлился Артемка.

- Ешь, говорю, а то силком в рот засуну!

Артемка проворно залез под нары. Сопя, городовой потянул его за ноги. Артемка вырвался и вскочил на нары. Когда наконец запыхавшийся усач притащил его к скамье, там лежали только голова и хвост.

- Де вона? - вытаращил глаза городовой.

- Селедка? - спросил Аким Акимович, невинно посвечивая синевой глаз. - Я ее скушал.

Городовой хотел было раскричаться, но только плюнул.

Утром следующего дня Артемку под конвоем повели через весь город в полицейское управление.

В большой комнате, за столом под царским портретом, Артемка увидел седую, веником бороду и сразу узнал в обладателе ее того самого полицейского офицера, который так кричал в цирке на бедного Пепса.

«Ну, теперь пропал окончательно!» - подумал Артемка и даже глаза закрыл.

Полицмейстер поднял голову и долго не моргая смотрел на Артемку. Потом отхлебнул из стакана крепкого до черноты чая, вытер усы и спросил:

- Ты сапожник?

- Сапожник, - подтвердил Артемка.

- А может, ты писатель?

- Писатель, - вздохнул Артемка.

- Так, - сказал полицмейстер. - Значит, ты и романы писать умеешь?

- Нет, романы не умею.

- Только пьесы?

- Да.

- Он драматург-с, хи-хи-хи-с! - почтительно засмеялся прилизанный мужчина, тоже в полицейской форме, но без шпаги.

- Ну, вот что, Загоруйко, - так, кажется, твоя фамилия? - дам я тебе бумагу и карандаш, а ты садись и пиши пьесу. Напишешь - выпущу, не напишешь пеняй на себя. Согласен?

- Согласен, - сказал Артемка, а сам подумал: «Поведут обратно - дёру дам».

- Петр Петрович, дайте ему бумаги, а денька через два пусть опять приведут его ко мне.

Оставляя на паркете следы босых ног, Артемка пошел вслед за «прилизанным» в канцелярию. Там ему дали двадцать четыре листа линованной бумаги и огрызок карандаша. Затем «прилизанный», или, как его почтительно называли плюгавые, в потертых штанах писари, «господин секретарь», щелкнул Артемку по носу и приказал конвоиру:

- Веди обратно!

Конвоир взял Артемку за ворот да так этот ворот до самого участка и не выпустил.

- Били? - опять осведомился Аким Акимович.

Артемка положил бумагу на лежанку и утер с лица пот:

- Нет еще. Обещали через два дня.

Потом лег и принялся думать.

Аким Акимович успел описать всю Москву, как она выглядит с колокольни Ивана Великого, а Артемка все смотрел в потолок и думал.

Наконец он сказал:

- Нет, с непривычки трудно.

- Что трудно? - спросил Аким Акимович.

- Пьесы писать трудно. Думаю, думаю и никак не придумаю. А требуется к сроку. Понял?

- Нет, - признался Аким Акимович, - не понял.

Пришлось Артемке рассказать всю свою историю.

- Теперь понял, - засмеялся Аким Акимович. - Ничего тут трудного нет. Дай знак своим гимназистам, они тебе в окошко чего-нибудь и спустят, пьесу какую-нибудь. Мало их, пьес-то! Перепиши - и конец! Разве полиция разберет!

- Ох, черт! - удивился Артемка хитроумию «путешественника». - А я и не догадался!

Гимназисты спустили в окно толстый том драм Шиллера, и утром следующего дня Артемка, высунув от старания кончик языка, уже выводил на первом листе бумаги:

«РАЗБОЙНИКИ»

Драма в 5 действиях

Сочинение Артемия Загоруйко

И двое суток не думал больше ни о полицмейстере, ни о гимназистах - так увлекся «сочинительством».

А через день его опять повели.

Полицмейстер долго подписывал разные бумаги, которые ему подкладывал «прилизанный», потом положил перо, отпил глоток черного чая и взглянул на Артемку:

- Ну, написал?

- Написал, - сказал Артемка, которому надоело переминаться с ноги на ногу перед столом. - Только бумаги мало дали. Больше как на одно действие не хватило.

- Что ты врешь! - вдруг крикнул полицмейстер. - Ну-ка, дай!

С брезгливой гримасой он взял испачканные листы, бегло просмотрел их, вернулся к первой странице и внимательно, со все возрастающим недоумением прочитал ее.

- Не понимаю! Судя по почерку, настоящий сапожник. А так все связно, даже… как это… литературно. Странно! Да ты ли это писал?

- Я, - сказал Артемка. И тоном жалобы добавил: - Вы ему скажите - пусть не жадничает. Мне разве столько бумаги надо! Мне ее вот сколько надо! На целых еще четыре действия!

- Чудеса!.. - удивился полицмейстер. - Петр Петрович, возьмите-ка эту писанину да вызовите учителя из гимназии. Разберитесь вместе.

Секретарь забрал исписанные листы, вывел Артемку из кабинета и приказал отправить в участок. Бумаги же больше не дал.

Артемка вернулся в камеру довольный.

- Ну как? - встретил его Аким Акимович.

- Проехало! - сказал Артемка и, раскрыв «Разбойников», принялся вслух читать следующий акт.

Но конца «своей» пьесы Артемка так и не узнал: в середине пятого акта, когда Франц вешается на шнуре от шляпы, за Артемкой опять пришли и опять повели к полицмейстеру.

На этот раз, кроме полицмейстера, у стола сидел еще какой-то чиновник, молодой и, как показалось Артемке, добрый. На коленях у него лежали исписанные листы, в которых Артемка немедленно узнал «свое» произведение.

При виде арестованного у полицмейстера побагровело лицо и дернулся под глазом желвак.

«Эге!» - подумал Артемка и оглянулся на дверь. Но там, пожирая полицмейстера глазами, стоял городовой.

- Вот этот? - удивился чиновник, с живейшим любопытством разглядывая Артемку. - Ну-ка, подойди, молодой человек, поближе.

Артемка сделал шаг и опять оглянулся.

- Пооглядывайся, пооглядывайся, - я тебе оглянусь! - зловеще предупредил полицмейстер.

При звуке этого голоса у чиновника потемнело лицо, но он опять взглянул на Артемку и добродушно улыбнулся.

- Это ты сочинял? - показал он взглядом на листы.