Агния Кузнецова (Маркова) - Земной поклон. Честное комсомольское

- На ваши попытки вмешаться в историю учителя Александра Александровича Бахметьева дирекция отвечает, что это дело не учеников, а администрации школы и отдела народного образования. Это верно. Но у меня в руках заявление десятиклассников Погорюйской школы с резолюцией министра: «Разобраться».

Тихий шепот пробежал по классу.

- Следовательно, я должен по этому поводу очень серьезно поговорить с подателями заявления. Верно?

- Верно! Правильно! Очень хорошо!

- Тихо, товарищи! - сказал Павлов. - Я продолжаю: в своем заявлении вы возводите тяжелое обвинение на завуча школы, считая, что она довела до ухода из школы лучшего, любимого учителя. Так я говорю?

- Так! - дружно поддержал класс.

- Ну, вот и разберемся с первым вопросом. Кто докажет, что Александр Александрович действительно лучший, любимый учитель Погорюйской школы?

Павлов сел за учительский столик.

- Я докажу! - поспешно сказал Саша и вышел к столу. - Я, Александр Коновалов, секретарь комсомольской организации школы, - сказал он. - А фамилии остальных выступающих прошу вас не спрашивать.

- Хорошо!.. - удивленно протянул Павлов. - Но объясните мне, почему вы выдвигаете это условие?

- Потому что у тех, кто будет поднимать голос за Александра Александровича, могут быть неприятности.

- А за себя вы не боитесь?

- Мне за себя беспокоиться по должности не положено! - усмехнулся Саша.

Павлов с интересом посмотрел на этого красивого паренька в черной вельветовой курточке и старых, измазанных глиной сапогах. Чувство большой симпатии вызвал у него комсомольский секретарь. Он поймал себя и на том, что весь коллектив десятиклассников был ему по душе. «Но не буду пристрастным», - подумал он и, нахмурившись, сказал Саше:

- Я слушаю вас.

- Александр Александрович за десять лет выпустил десять десятых классов, - продолжал Саша, - и ни один из его учеников, поступая в вуз, не имел оценки ниже пяти.

- Это точно? - не поверил Павлов.

- Вот доказательство! - сказала Стеша, вставая и вынимая из своей парты первомайскую стенную газету. Она подошла к столу, за которым сидел Павлов. - Видите заголовок: «Только на пять!»? - сказала она. - Это общешкольная газета. Факты взяты в учебной части.

- Так. Это важное подтверждение. Садитесь, товарищ Икс, - с улыбкой сказал он Стеше.

Она тоже улыбнулась, вспыхнула и, оставив газету на столе, пошла к своей парте.

- Что еще, Коновалов?

- Еще? - Саша перебирал в мыслях все, что можно было сказать в защиту Александра Александровича. Когда он раньше думал об этом или говорил с ребятами, убедительных фактов было много, а сейчас от волнения он ничего не мог вспомнить. - Еще то, что в нашей школе любят математику больше других предметов, а Александра Александровича - больше всех учителей.

- Тоже хорошо, - задумчиво сказал Павлов и обратился к Мише, который полулежал на парте и тянул кверху руку. - Вы что-то хотите сказать, товарищ Игрек?

Миша встал:

- На педсовете Алевтина Илларионовна говорила, что все ученики нашей школы помешаны на математике, ни в какие кружки не желают записываться, только в математический…

- А вы, товарищ Игрек, откуда знаете, что говорила на педсовете Алевтина Илларионовна? - спросил Павлов.

- Я присутствовал… - замялся Миша, - при особых обстоятельствах…

Громкий смех товарищей покрыл его слова. Павлов улыбнулся.

- Можно мне еще добавить? - спросил Саша.

- Пожалуйста! - разрешил Павлов.

- Мне кажется, что учитель для нас не только в классе учитель, особенно здесь, в селе, когда мы знаем каждый шаг друг друга. В Москве, конечно, не так. Там ушел из школы и затерялся в потоке людей… Есть учителя в нашей школе, которые формально относятся к своей работе: отучат и уйдут домой, да еще, наверное, близким своим говорят: «Устал от ребят»… А у Александра Александровича вся жизнь заключается в школе. У него мы и дома постоянно бываем. - Саша так разволновался, что окончательно потерял дар речи. - У меня были трудные обстоятельства в жизни. Я и учиться начинал хуже. Никому из взрослых не рассказал бы, а ему рассказал, и он мне помог!

- О чем это он? - громким шепотом спросил Миша Сережку.

- Не знаю. Может, так, для красоты…

Руки поднимали один, другой, третий. Говорили с чувством, искренне. И в представлении Павлова вырисовывался образ умного, одаренного и честного сельского учителя, увлеченного своей работой.

- Ясно. Убедили! - сказал Павлов, громко хлопнув рукой по столу, и десятиклассники засияли, точно в класс заглянуло и рассыпало свои лучи горячее июльское солнце. - Теперь поговорим насчет упреков в адрес вашей администрации. Ты, Коновалов, садись. - Павлов посмотрел на Сашу, и тот, тронутый этим теплым «ты», пошел на свое место.

- Мы против Нины Александровны ничего не имеем. Ученики ее уважают, - сказала Зина Зайцева. - Она справедливая и преподает интересно. А только зря она доверяется Алевтине Илларионовне…

Кто-то бросил еще несколько неуверенных фраз насчет запрета проводить математические викторины, отмены экскурсии в Москву, о грубости завуча. Вскользь заговорили начет «отсталых взглядов администрации», выразившихся в том, что и Нина Александровна и в особенности Алевтина Илларионовна не переносили дружбы девочек с мальчиками. «Занимаетесь не тем, чем надо, не с тем, с кем надо!» - ворчала обычно Алевтина Илларионовна. Но рассказывать обо всем этом чужому человеку было неудобно, и класс замолчал.

- Все это, друзья, неубедительно, - выслушав ребят, сказал Павлов. - Может быть, в школе вашей и есть какие-то отсталые настроения, но вы их не доказали. А пишете…

Павлов явно сердился. Он покраснел. Голос его стал громче, и десятиклассники тревожно притихли.

Опустила голову Стеша.

Расстроенно кусал губы Саша.

Зина еле удерживалась от слез, комкая в руках платок.

Миша придумал какой-то несуществующий факт, подтверждающий отсталость взглядов завуча, написал записку и собрался было переправить ее Саше, но не успел.

- Ну что ж, теперь разойдемся? - снижая голос, спросил Павлов.

Все молчали.

- Или не договорено что-нибудь?

- А как же… А что же с Александром Александровичем? - спросила Зина.

- Я еще не говорил ни с директором, ни с заведующей учебной частью, ни с коллективом учителей, - ответил Павлов. - А плакать не нужно, товарищ Омега.

Зина неожиданно встала, вытерла комочком, не похожим на платок, глаза и нос и сказала:

- Я только вот что хочу сказать вам… - Она замолчала, потому что не знала, как зовут инспектора, а спросить не решалась. - Если вы поможете нам и Александр Александрович останется у нас, мы дадим вам честное комсомольское слово, что никогда не воспользуемся глухотой Александра Александровича…

У нее не хватило больше слов, и она села на свое место, закрыв лицо руками.