Владимир Киселёв - Только для девочек

Все это звучало очень логично. И все-таки была в этом какая-то жестокая неправда. Она меня очень возмутила.

— А пожарный? Если, спасая ребенка, споткнулся в дыму на лестнице и поломал себе ногу? А футболист, которому, когда пробивали штрафной, попали мячом в лицо и свернули нос набок. А парашютист, который неудачно приземлился?

— Все это бывает, Оля, — сказала Олимпиада Семеновна. — Но чаще бывает иначе. И детские травмы чаще всего возникают по нашей вине, — снова обратилась она к папе.

Она рассказала, что почти половину травм головы дети получают в результате игр во дворе. Везде есть деревянные доски-качели. Малыши сваливаются с сидений. Доски бьют их по головам. Нужно сиденья готовить из отслуживших свой срок резиновых покрышек легковых автомашин.

Дети часто балуются на верхних площадках деревянных горок и летят вниз. Площадки нужно огородить перильцами. Ей, Олимпиаде Семеновне, часто приходится извлекать из детских задиков большие занозы. Дерево на желобах набухает от дождя, расслаивается. Нужны не деревянные, а пластмассовые желоба.

У маленьких детей на голову приходится около четверти веса тела. Когда малыш свесится с коляски или когда он учится ходить — голова перевешивает, и он падает на голову. Нужно, чтобы промышленность выпускала всевозможные фиксирующие, поддерживающие приспособления.

Детей нужно учить не только ходить и бегать. Их обязательно нужно учить падать. Вот гимнасты, например, или лыжники умеют падать так, чтобы ничего у себя не поломать. Но маленьких детей этому никто не учит.

Ножи, вилки, ножницы и другие колющие и режущие инструменты — сколько из-за них несчастий. Необходимо специально обучить детей обращаться со всем этим. А двери со стеклом… Считается, что это красиво. Но это просто ужасно. Дети не замечают этих стекол, разбивают их, калечатся…

— Вот об этом нужно, обязательно нужно написать в газете, — сказала Олимпиада Семеновна. — Чтоб там, где это возможно, избежать рискованных ситуаций, которые Оле и этой ее поэтессе кажутся такими необходимыми.

Я подумала, но не сказала вслух, что еще важнее было бы написать в газете об академике Деревянко. О Светиле. О том, как он создал этот огромный травматологический центр по тому же принципу, как до сих пор создавали только предприятия, выпускающие электронно-счетные машины или самолеты: небольшой институт и при нем громадный завод. Так же построил свой травматологический центр и академик Деревянко: ортопедический институт и при нем целый ряд корпусов гигантской больницы.

Я уверена, что он с самого начала понимал — со временем все болезни будут затихать, исчезать, а количество травм не только не уменьшится, а наоборот, увеличится. Если даже на земле не останется ни одного пьяницы. И если даже в газетах каждый день будут писать о детских качелях и деревянных горках.

Вот странно, по-моему, и неправильно на земле распределяются слава и известность. Я и мои одноклассники узнали бы в лицо любую артистку кино… И артиста тоже. И театральных артистов мы знаем очень многих. Мальчики знают всех хоккеистов и футболистов.

Кто еще пользуется такой большой славой? Дикторы телевидения? Некоторые поэты? Ну, еще, может быть, победители соревнований по фигурному катанию на коньках или по художественной гимнастике?

Но такие люди, как Светило — академик Деревянко известны только тем, кто себе что-нибудь поломал или повредил, или тем, у кого в семье что-нибудь такое случилось.

А о Валентине Павловиче, хотя он тоже ученый, кандидат медицинских наук, заведует отделением в травматологическом центре, собирает в море потерянные кольца и умеет делать замечательные фокусы, о Валентине Павловиче знают вообще очень немногие люди.

С самого начала, как я попала в эту палату, я заметила, что Валентин Павлович навещает меня и помимо врачебных обходов, помимо своего, так сказать, служебного долга. Впрочем, это и другие заметили.

Сначала я думала — это потому, что у меня очень тяжелый перелом. Но потом поняла, что у других не менее, а может быть, и более тяжелые переломы, а у Юльки даже таз раздроблен.

Потом мне показалось, что он приходит ко мне отдельно потому, что я пишу стихи и он видел меня по телевизору.

Потом мне стало казаться, что это из уважения к моему папе, известному журналисту.

Но лишь вчера мне стало понятно, в чем настоящая причина. И от того, что я это поняла, мне стало немножко неловко, как если бы подсмотрела чужой секрет, и немножко страшно за него.

Просто этот хирург и заведующий отделением — очень робкий и очень стеснительный человек. Как я. Вчера Валентин Павлович говорил со мной о том, что я плохо ем и мало пью жидкости. Он хоть и врач, а не понимает, что это я не из-за болезни, а из-за того, что стараюсь поменьше есть и пить. А затем он осторожно, как будто между прочим, спросил, не встречалась ли я после возвращения из Сочи в Киев с Валентиной Сергеевной Костенко.

Я ответила, что нет, не встречалась, и в свою очередь спросила, не виделся ли с артисткой он, Валентин Павлович. И только тут я сообразила, что об этом мне не следовало спрашивать. Лицо у него как-то вспыхнуло, он отвел глаза и глухим, изменившимся голосом сказал, что нет, не пришлось.

— Случайные курортные знакомства, — сказал он, глядя в пол, — известные артистки, очевидно, не поддерживают.

Он извинился, будто что-то забыл, и быстро ушел.

А ведь я все это должна была понять еще раньше. Ведь и Валя и Валентин Павлович, когда прощались в Сочи, выглядели так, словно им нужно было еще что-то сказать друг другу. Словно они не могли не сказать этого друг другу. И сказать тоже не могли.

И теперь я уже знала, что им хотелось сказать.

Но, может быть, они думали, что скоро встретятся в Киеве и поговорят. Но в Киеве Валентин Павлович с раннего утра и весь день на работе, и каждый день обходы, и два раза в неделю операционные дни, после которых, как говорила Олимпиада Семеновна, Валентина Павловича можно просто выкручивать, так он устает.

А у Вали вечером — спектакль, днем — репетиция, и еще она снимается в новом детском кинофильме, который, если название не изменят, будет называться очень педагогично — «Переходный возраст».

Может, у них не хватало времени на то, чтобы встретиться? Хотя, скорее всего, дело не в том, что они так заняты. А в том, что они стесняются.

Я решила, что сегодня же, не откладывая важнейшего этого дела, напишу Вале письмо. Напишу, что я в больнице и что очень прошу меня навестить. В любой день. Но все-таки укажу, в какой. В такой, чтоб он не был операционным. Или выходным. Чтоб Валя увиделась не только со мной. А еще и с Валентином Павловичем.

Папа разочаровал Олимпиаду Семеновну. И обрадовал меня. Он сказал, что напишет очерк. Но не про качели и горки, а про детское отделение травматологического центра. Про врачей, про медсестер и санитарок. А может быть, и про больных.