Мустай Карим - Библиотека мировой литературы для детей (Том 30. Книга 2)

Медведица не вернулась. Но и выстрелов я не услыхал. Она, наверное, все-таки что-то почуяла, когда задерживалась в тени скалы. И в горы вернулась другим путем.

На рассвете зашумел нудный дождь, все стало серым и скучным. С трудом я сполз со скалы, разминая одеревенелое тело, стараясь подавить противный озноб. Долго топтался и переминался на месте — ноги не слушались и подгибались. Болело все тело, и стучало в виски. Но утешало, что охотнику с ружьем было бы еще муторнее: перед ним лежала бы медвежья туша, в сосульках от слипшейся крови, с закатанными в шерсть репейниками, с торчащим из пасти прокушенным языком. А в кустах под дождем маялся бы и повизгивал медвежонок. И его надо было бы убивать, чтобы не околел зря от голода. И что делать с грудой мяса, и на что тебе облезлая летняя шкура. И вообще гори все огнем….

А до этого медведица каталась бы под скалой, скуля и воя, как сбитая машиной собака. А потом бы долго хрипела, уткнув морду в лапы, и внутри у нее что-то бы страшно булькало и клокотало. А испуганный медвежонок метался бы от кустов к медведице и икал от страха. И все это ради спасения грудки яблок…

Нет, я не зверовой охотник, я слишком хорошо знаю зверей, чтобы в них стрелять.

Лес молчит. Ночь молчит, и звери молчат. И нужен переводчик, который перевел бы их молчание на язык людей. Только человеческий голос сможет объяснить молчание природы. Мы должны говорить за тех, кто не умеет этого сделать сам.

С 24 августа по 6 сентября.

Мы не видим времени, но видим приметы его течения. Лето весну сменяет, осень — лето. Растут деревья, разрушаются скалы. Чтобы понять, что и как вокруг изменяется, нужно остановить мгновение. И начать от него отсчет.

Картины природы — это тоже остановленные мгновения, тоже точки отсчета. Пройдут года, и можно будет сравнивать: что и как изменилось? Станет видно: КУДА движется время? И КАК все вокруг меняется?

Нужно время, припечатанное к бумаге. Было и стало. И вот уже можно что-то понять и что-то сделать.

Ручьи времени стекают с гор.

На вершинах уже осень, и горные ручьи принесли первые желтые листья. Надо спешить, если хочешь подняться в горы, скоро подступы к уларьим островам станут почти неприступны.

Удобнее начинать поход по обмелевшему руслу, по осохшим речным галечникам. Тропа на них часто теряется, но если пригнуться и заслониться от солнца, да еще подняться на береговой склон, то сразу различишь продолжение тропы в виде белесой извилистой ленты.

Чем глубже в горы, тем уже река и теснее склоны. Вот и скалы перегораживают берега — как сторожевые замки. Вода подмывает их снизу, и скалы гудят, как органы. Стоишь под такой шумовой скалой и слушаешь гул. Он совсем не похож на глухой и обвальный грохот реки, скала разделяет ее слитный рев на составные звуки: то слышишь завывание ветра, то грохотание водопада или звон ручьев и плеск дождя. Шумовая скала рассказывает, из чего родилась река.

Выше скал река особо сужается, идешь теперь, как по тесному извилистому коридору, загроможденному глыбами, выбеленными бревнами и корягами. По сторонам оползают дробные осыпи, а небо голубеет где-то высоко-высоко, повторяя все повороты реки. Две реки — воздушная и водяная. Одна под ногами, другая над головой.

Между камней заклинились огромные рога погибших туров, завитые как раковина улитки. Издали они похожи на рубчатые шины автомобиля. Это даже и не рога, а только роговые чехлы с широким, как у духовой трубы, раструбом. Ветер завивается в них, и рога гудят, подобно шумящей скале.

Поднимешь, как кубок, а он переполнен шипением, плеском, шелестом и криками птиц. Вот так и ты начинаешь звучать, прикоснувшись к природе. С помощью нас она выражает себя, — а как иначе?

Коснуться тебя ветвями и листьями, открыться без слов, в надежде, что молчание будет понято. Идущему по земле неведома скука вагонного пассажира, он каждое мгновенье живет. Все оставляет след. Природа — колокол, а мы — его «язык».

Природа толкнула к скале художника, и он высек на ней козлов и оленей. С тех пор она вдохновляет нас. Могучее, неиссякаемое, вдохновляющее начало. Безотказный вечный двигатель.

Бросаю поющий кубок. Теперь он гудит иначе, широкий раструб уловил другие звуки. Прикладываю к уху ладонь — я тоже слышу горы.

Буковый лес. Тишина, молчаливые колонны серых стволов, пустынность. Осматриваешься, вслушиваешься — и никого. Но все кажется, что кто-то есть. Мешают слушать опавшие листья; целые вороха их шуршат под ногами. А остановишься — бухает сердце.

В буковом лесу особая безжизненность и пустынность — им не веришь. Слишком уж напоказ: смотрите — нет никого! Так фокусник тычет в глаза пустой ящик, а потом вынимает из него ленты и голубей.

Буковый лес долго меня обманывал. Я уж было поверил в его пустынность. Но однажды удалось захватить лес врасплох.

Началось, как всегда: я вошел в лес, и лес затаил дыхание. Тишина, от которой становится не по себе. Упадет чешуйка коры, а ты вздрагиваешь. Шевельнется у ноги сухой лист — чуть не подскочишь! Беда, если не умеешь отличать мертвых шорохов от живых: тогда по лесу не то что идти — дышать невозможно. Все будут чудиться чьи-то шаги, шорохи крадущихся лап.

Между стволов огромные глыбы камней, обросшие таким густым и мохнатым мхом, что его можно пластом сдирать, как шкуру со зверя. И мохнатые эти глыбы все время шевелятся от колебания теней и бликов.

Зеленый полумрак, пятна солнца на плюшевых глыбах, серые колонны в окружении зеленых перьев папоротников. И ни единой живой души. И совершенно ясное ощущение, что тут кто-то есть…

Сажусь под бук, втираюсь в углубление между корней, приваливаюсь спиной к стволу. Теперь пусть другие шумят, а я послушаю их.

Лесу некуда торопиться, в нем все происходит медленно. А медленное мы не видим. Мы замечаем прыжки кузнечика, но не видим, как растет дерево. Для нас все неподвижно там, где на самом деле все в движении. Кто кого перетерпит: лес меня или я его?

Все уже до листика просмотрел — никого. И ухо ловит только мертвые шорохи. Как вдруг… Вот еще особенность леса — в нем все случается вдруг!

Выше по склону, за переплетением обвисших ветвей, вдруг проступило рыжее пятнышко. Рыжее пятнышко размером в ладонь, чуть сквозящее за зеленым, но я уже твердо знал, что это серна. Рядом с пятнышком — из ниоткуда! — возникло второе, такое же рыжее и такое же маленькое. Две рыжих серны вышли из-за кустов, неслышно — как по воздуху! — прошли по склону между деревьями и скрылись. Оказывается, и в лесу серны так же уверенны, как и у себя дома, в скалах.

Снова за кустами сквозит рыжий бок, но теперь я уверен, что это косуля, хотя снова ничего, кроме пятна, не вижу. Так и есть: тонкая козочка, переступая точеными ножками, идет по склону, перешагивая через валежины.