Сельма Лагерлеф - Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

В тот год, когда Нильс Хольгерссон летал по свету с дикими гусями, ходило немало толков о двух детях, мальчике и девочке, бродивших по всей стране. Родом они были из Смоланда, из уезда Суннербу, и жили некогда со своими родителями и с четырьмя сестрами и братьями в маленькой лачуге на большой вересковой пустоши. Однажды, когда эти брат и сестра были еще малы, к ним в дом поздним вечером постучалась бедная странница и попросилась на ночлег. Хотя лачуга едва-едва вмещала тех, кто там ютился, ее впустили, и хозяйка постелила женщине на полу. Ночью странница так кашляла, что детям казалось, будто весь дом дрожит. А утром она страшно расхворалась и не в силах была продолжать путь!

Отец и мать детей были очень добры к ней и делали все, что могли. Они уступили ей даже свою кровать, а сами легли на полу; отец пошел к лекарю и раздобыл ей капель. Первые дни больная словно одичала: только требовала да приказывала, и никто от нее слова доброго не слышал. Но потом она смягчилась, стала смирной и благодарной. Под конец она только просила — умоляла, чтобы вынесли ее из лачуги на вересковую пустошь и дали там спокойно умереть. Когда же хозяева воспротивились ее воле, она им поведала, что последние годы бродяжничала вместе с цыганским табором. Сама-то она была родом не из цыган, а дочь владельца хеммана, но удрала тайком из дому и пристала к бродячему люду. И ей казалось, будто одна цыганка, разозлившись, наслала на нее хворь. Мало того! Эта цыганка пригрозила ей, что такая же беда постигнет всех, кто примет ее под свой кров и будет добр к ней. Умирающая верила в это, потому-то и умоляла выбросить ее из лачуги и даже не глядеть в ее сторону. Она не хотела навлечь беду на таких добрых людей, как они! Но родители Осы и Матса не уступили ее мольбам и просьбам. Может, они и вправду испугались, но не такие они были люди, чтобы выбросить из дому несчастного, смертельно больного человека.

Вскоре женщина умерла, и пошли тут беды одна за другой. Раньше-то в лачуге на вересковой пустоши знали одни радости. Хоть хозяева лачуги и были люди бедные, но все же не нищие. Отец был бёрдником — мастерил бёрда — гребни для ткацких станков, а мать с детьми помогали ему в работе. Отец изготавливал сами гребни, их остов, младшие дети вырезали и строгали деревянные зубья, а мать со старшей дочерью продевали в них нити основы. Трудились они с утра до вечера, но всегда бывали веселы и радостны, особенно когда отец рассказывал о днях своих странствий в дальних чужеземных странах, где торговал гребнями.

Отец рассказывал так смешно — просто умора! И мать с детьми, бывало, хохотали до упаду, слушая его истории.

Время после смерти бедной странницы словно кошмарный сон осталось в памяти детей. Они не знали, долго ли, коротко ли оно тянулось, но помнили, что дома у них пошли одни сплошные похороны. Все их братья с сестрами поумирали друг за дружкой, и их похоронили. Умерло-то их четверо, так что похорон было ровно столько же, но детям казалось, будто смертей было куда больше. А под конец в лачуге стало так тихо и так тяжко, словно там каждый день справляли поминки.

Матушка-то еще чуточку держалась, не падала духом, но отец стал вовсе на себя не похож. Он не мог больше ни шутить, ни работать, а сидел с утра до вечера, закрыв лицо руками, погруженный в свои думы.

Однажды — после третьих похорон — отец разразился дикими речами, напугавшими детей. Он сказал, что не может понять, за что на них обрушилась такая беда. Они ведь сделали доброе дело, когда помогли больной женщине. Неужто зло в мире сильнее добра? Матушка, которая уже покорилась судьбе, пыталась образумить отца, но не могла склонить его к смирению.

Через несколько дней они потеряли и отца. Нет, он не умер, он просто ушел, неведомо куда. Захворала старшенькая девочка, ее-то отец всегда любил больше всех других детей. А как увидел, что и она вот-вот умрет, сбежал из дому ото всех бед. Матушка твердила одно: отцу так лучше. Она боялась, как бы он не свихнулся — недолго и в уме повредиться, думая, что бог позволяет жестокому человеку сотворить столько зла на земле!

После того как отец ушел, они совсем обеднели. Сначала он посылал им деньги, но потом, верно, дела его пошли худо, и он перестал помогать семье. А в тот самый день, когда схоронили старшую сестру, матушка заперла лачугу и ушла из дому с двумя оставшимися у нее детьми. Она отправилась в Сконе, чтобы наняться на свекловичные поля, но получила место на сахарном заводе в Юрдберге. Матушка была великая труженица, нравом веселая, прямодушная. Все ее очень любили, а многие удивлялись, как она может оставаться такой спокойной после всего, что перенесла. Но матушка была человек большой силы и терпения. Когда же кто-нибудь заговаривал с нею о двух чудесных детях, которых она привела с собой, она только повторяла: «И они вскорости помрут!»

Говорила она это без дрожи в голосе, без единой слезинки в глазах. Она уже не ждала ничего, кроме плохого.

Но получилось не так, как думала матушка. Болезнь сразила не Осу с Матсом, а ее саму, и сразила много быстрее, чем четверых детей. Пришла матушка из Смоланда в начале лета, а еще до осени оставила Осу с Матсом одних на всем белом свете.

Во время болезни матушка не раз повторяла детям, чтобы они запомнили: она не раскаивается в том, что позволила хворой женщине остаться у них. Ведь умереть не страшно, если поступаешь справедливо. Все люди должны умереть, это неизбежно. Но от самого человека зависит, умрет ли он с чистой совестью или нет.

Перед тем как уйти навеки, матушка попыталась пристроить детей. Она попросила оставить их в каморке, где летом они жили втроем. Если только у детей найдется пристанище, они никому не будут в тягость. Она знала, что дети смогут сами прокормить себя.

Осе с Матсом позволили жить в каморке, когда они пообещали пасти за это гусей. Нелегко ведь найти малышей, которые хотят взяться за такое дело! И все получилось, как думала матушка: они смогли сами себя прокормить. Девочка умела варить леденцы, а мальчик — вырезать из дерева игрушки, которые они продавали в окрестных усадьбах. У детей была торговая жилка, и вскоре они начали закупать у крестьян яйца и масло, а потом продавали их рабочим сахарного завода. Они были такие честные, надежные и обязательные, что им можно было доверить все на свете. Девочка была старше, и когда ей исполнилось тринадцать лет, она, такая тихая и серьезная, была разумна, точно взрослая. Мальчик же любил болтать и веселиться; сестра говаривала, бывало, что он гогочет, как гуси, которых пасет на полях.

Дети прожили в Юрдберге уже несколько лет, когда однажды вечером в местной школе читали лекцию. Предназначалась-то она для взрослых, но среди слушателей сидели и двое смоландских ребятишек. Сами они себя за детей не считали, да едва ли это могло прийти кому-нибудь в голову. Лектор говорил о страшной болезни, чахотке, которая каждый год убивала столько людей в Швеции. Говорил он ясно, доходчиво, и дети понимали каждое его слово.