Сельма Лагерлеф - Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки

Не желая ему мешать, студент подождал, пока малыш насытится, и только тогда заговорил с ним:

— Эй! Ты кто такой?

От неожиданности мальчик резко вскочил и побежал к окошку, но видя, что студент спокойно продолжает лежать и не преследует его, остановился.

— Я — Нильс Хольгерссон из Вестра Вемменхёга, — сказал он. — Я — человек, как и ты, но меня заколдовали, превратили в домового, и с тех пор я летаю по свету со стаей диких гусей.

— Неслыханная история! — изумленно воскликнул студент и учинил мальчику форменный допрос. Он долго расспрашивал его и узнал почти все, что тот пережил с тех пор, как улетел из дому.

— До чего тебе славно живется! — позавидовал студент. — Эх, хорошо бы очутиться на твоем месте и улететь от всех забот!

Батаки-ворон ожидал Нильса снаружи, на подоконнике, и, услышав слова студента, предупреждающе постучал клювом в окно. Нильс понял, что ворон боится, как бы он не сплоховал, если студент произнесет нужные слова.

— О, неужто ты захочешь поменяться со мной? — спросил мальчик. — Разве может студент желать стать кем-нибудь другим?

— Точно так думал и я, проснувшись сегодня утром, — ответил студент. — Но если бы ты только знал, что случилось со мной потом! Теперь мне конец! В самом деле, для меня лучше было бы улететь с дикими гусями!

Мальчик снова услыхал, как Батаки стучит клювом в окно, и от волнения у него даже закружилась голова и забилось сердце — казалось, студент вот-вот произнесет нужные слова.

— Я рассказал тебе обо всем, что случилось со мной, — обратился он к студенту, — может, и ты расскажешь, что же стряслось с тобой?

Студент страшно обрадовался. Наконец-то он мог кому-то довериться и откровенно рассказать обо всем, что с ним приключилось.

— Все бы ничего, — сказал он под конец, — если бы только я не принес беды товарищу. И самое лучшее для меня было бы очутиться на твоем месте и летать по свету с дикими гусями!

Батаки опять громко застучал клювом в окно, но мальчик сидел молча, глядя в одну точку.

— Погоди немного, скоро ты услышишь обо мне! — тихим голосом сказал он наконец студенту, прошел медленным шагом по всему письменному столу и вышел через окно на крышу. Уже всходило солнце, и Упсалу залил нежный розовый свет зари. Все башни и башенки празднично засверкали, заискрились, и мальчик не мог не сказать еще раз самому себе: этот город — поистине город радости.

— Что ты наделал? — накинулся на Нильса ворон. — Теперь ты навсегда утратил надежду стать человеком.

— Неохота мне меняться местами со студентом, — засмеялся мальчик. — Меня ждали бы одни только беды из-за этих листков бумаги, которые унес ветер.

— Нашел из-за чего печалиться, — усмехнулся Батаки. — Да я могу хоть сейчас принести их обратно.

— Что можешь, то можешь, это верно, — согласился мальчик, — только принесешь ли? Хотелось бы сперва их увидеть.

Батаки не произнес ни слова. Взмахнув крыльями, он улетел и вскоре вернулся назад с несколькими листками бумаги в клюве. Целый час он летал взад-вперед, прилежный как ласточка, таскающая глину для своего гнезда, и приносил мальчику один листок за другим.

— Погляди, здесь, кажется, почти все, — запыхавшись, каркнул он наконец и снова пристроился у окна.

— Спасибо тебе! — поблагодарил мальчик. — Теперь пойду, потолкую со студентом.

Вдруг Батаки, бросив взгляд в комнату, увидел, что студент разглаживает листы рукописи и складывает их по порядку.

— Такого дурака, как ты, я еще не встречал! — налетел Батаки на мальчика. — Ты успел отдать рукопись студенту?! Тогда нечего больше ходить к нему. Теперь уж он не скажет, что хочет очутиться на твоем месте.

А мальчик с улыбкой смотрел на студента, который, вне себя от радости, в одной рубашке начал вдруг плясать в своей каморке.

Тут мальчик повернулся к ворону и сказал:

— Я все понял, Батаки. Ты ведь хотел испытать меня, не правда ли? Ты, наверно, думаешь, что, если я только смогу стать снова человеком, я брошу Мортена-гусака и ему самому придется заботиться о себе во время этого тяжелого путешествия. Но когда студент рассказал свою историю, я понял, как ужасно изменить товарищу. И этого я никогда не сделаю.

Батаки почесал лапкой затылок. Он был сконфужен. Не найдя что ответить, он молча подставил мальчику спину, и они полетели назад, к диким гусям.

Казалось, никого на свете не было милее и добрее маленькой серой гусыни Дунфин-Пушинки. Все дикие гуси очень ее любили, а белый гусак готов был ради нее пойти на смерть. Когда Пушинка о чем-нибудь просила, даже Акка не могла сказать «нет».

Лишь только гуси очутились в окрестностях озера Меларен, Пушинка сразу начала узнавать родные места. Вот впереди заблестело море, усеянное островами-шхерами, а там, на небольшом скалистом островке, жили ее родители и сестры. Она попросила диких гусей завернуть к ее дому, прежде чем они продолжат путь на север. Пусть родичи узнают, что она жива. То-то будет радости!

Акка откровенно сказала, что, по ее мнению, родители и сестры Пушинки не отличаются великой любовью, раз бросили ее одну на острове Эланд. Но Пушинка не пожелала признавать справедливость ее слов.

— А что еще им было делать? — спросила она. — Ведь летать я не могла, и они это видели. Не оставаться же им ради меня на острове Эланд!

Чтобы завлечь диких гусей на свой родной островок, Пушинка стала красочно описывать им свой дом в шхеpax. Это — скалистый островок, и если глядеть на него издали, можно подумать, что ничего, кроме камней, там нет. Но когда подлетишь ближе, увидишь великолепные гусиные пастбища в ущельях и расселинах. А до чего хорошо высиживать там птенцов среди горных скал! Или меж ивовых кустов! Лучших мест для этого не сыскать! Но самое лучшее на островке — старый рыболов, который там живет. Пушинка слыхала, будто он в молодые годы слыл искуснейшим стрелком и вечно пропадал на взморье, охотясь на птиц. Но теперь, на старости лет, с тех пор, как жена его умерла, а дети разбрелись по свету и он остался один в своем гнезде, рыболов стал заботиться о птицах, обитающих на его шхере. Он не делает по ним ни одного выстрела и другим не позволяет стрелять в птиц! Всегда обходит дозором птичьи гнезда, а когда утки и гусыни сидят на яйцах, приносит им корм. И никто его не боится. Пушинка сама не раз бывала в хижине рыболова и лакомилась крошками хлеба. Оттого, что рыболов так добр к птицам, их слетается на шхеру великое множество. До чего же там бывает тесно! И если прилетишь поздней весной, может случиться, что все места, где высиживают птенцов, уже заняты! Потому-то родители Пушинки и ее сестры вынуждены были улететь от нее.