Иван Серков - Мы - хлопцы живучие. Повесть

- Ну ладно, - пришел наконец в себя мой приятель и грозно сверкнул глазами. - Я ему покажу!

Конечно, надо ему показать. Пусть не думает, что он будет оттаптывать ноги нашим девчатам, насильно их провожать и это ему так сойдет. Пусть не думает, что за них заступиться некому. А мы с Санькой на что?

Мы сидим на лавочке возле Скокова двора и поджидаем, когда тот падеспанщик будет возвращаться домой. Тогда Санька выйдет навстречу и так даст ему в под дых, что он землю понюхает. Из его шикарной фуражечки Санька сделает блин. Правда, мне лезть в предстоящий беспощадный бой запрещено. У нас не заведено, чтобы двое на одного. Я просто буду стоять, чтобы нагнать страху на противника.

- А может, замаскироваться? - предложил Санька. - А то заметит и удерет…

Место для засады выбрали под забором, за кустами крапивы. Уже выпала роса, но мой приятель отважно нырнул за мокрый стрекучий куст и притаился. Я тоже готов был шмыгнуть вслед, уже даже стал на четвереньки, когда за спиной кто-то спросил:

- Что ты здесь ищешь?

Обернулся - он. Стоит и улыбается. Даже в темноте видно, что у него очень белые зубы. Грозного Саньки, выросшего, как привидение, из кустов крапивы, наш лютый враг и не подумал испугаться.

- Салют! - удивленно произнес он и щелкнул крышкой портсигара. - Закурим?

Все это произошло так неожиданно, что мы словно языки проглотили: стоим и молчим. Тут в самый раз ему показать, где раки зимуют, а Санька почему-то медлит.

- Дикие у вас девчонки, - со вздохом пожаловался между тем Юрка. - Никакой тебе культуры. Хотел под ручку пройтись, так удрала.

Санька едва приметно улыбнулся, его каменное до этого лицо подобрело. Он вылез из крапивы и стал отряхивать штаны. Видно, бой не состоится. Не за что драться, если так. А молодчина все-таки наша Кучерявка. Он думал, погоны нацепил, так все перед ним будут падать ниц.

Словно не замечая нашей суровости, Юрка как-то по-приятельски спросил:

- Ну, как вы тут, хлопцы, живете?

- А так, - не слишком учтиво буркнул Санька.

А я добавил:

- Живем, хлеб жуем…

Слово за слово и разговорились.

- Давайте, хлопцы, после школы к нам, а? - предложил наш недавний враг. - К нам в училище на офицеров учиться.

- А примут? - не поверил Санька.

Конечно, примут. Юрка в этом уверен на все сто. Кого же тогда принимать, если не таких боевых хлопцев? К тому же он обещает нам помочь, показать все ходы и выходы. Особенно Юрка советует налегать на математику. У них, в артиллерии, это самое главное. Не умея считать, угодишь, чего доброго, по своим.

У Юрки на погоне, рядом с блестящей пуговицей, золотистая артиллерийская эмблема, и мы с Санькой время от времени украдкой на нее поглядываем.

- Неужели вы из пушек стреляете? - все еще не верит Санька.

- Из гаубиц, - не обиделся Юрка и тут же поделился своими познаниями: - Гаубица - это такое орудие, которое короче пушки.

Нет, славный хлопец этот Юрка. И такая у него жизнь интересная: гаубицы, пушки… И сам уже почти офицер. Только подготовительное училище окончит, а там три года - и лейтенант. И добрый хлопец. «Приходите, - говорит, - я вам ходы и выходы покажу». Да мы за Юрку уже готовы в огонь и в воду. Правда, он малость задается, так что вы хотите: каждый бы задавался, имея такой мундир. Это вам не Санькины галифе.

Словом, хорошо мы с ним поговорили, и, лишь прощаясь, он нас словно бы попрекнул:

- Вы думаете, меня одолели бы? Нет, хлопцы, я армейский паек ем и боксом занимаюсь. Бывайте! Завтра на танцах встретимся.

И ушел, посвистывая, шикарный, наодеколоненный. Мы с Санькой только вздохнули.

Скорей бы уже и нам в то училище. Не ради армейского пайка, конечно. Нас и без пайков черт не возьмет. Мы и так хлопцы ничего себе, хотя Санька слегка широконос и рыжеват, а у меня шея длиннее, чем надо бы. Но если бы нам еще Юркины погоны, к нашим девчатам никто не подступился бы.

Идем мы с Санькой домой и мечтаем, как оно сложится у нас, в артиллерии…

Жито уродило редкое - глушили сорняки. А ячмень тот и вовсе едва от земли поднялся, как выбросил колоски. Ударила сушь - он так и осел. Теперь ни жаткой его не взять, ни серпом. Единственный эмтээсовский комбайн, который впервые после войны прислали к нам в деревню, и жать не жнет, и чтобы совсем развалиться, так не разваливается. Из-под него целыми днями не вылезает насквозь промазученный и злой, как черт, комбайнер. Он бранится так, что ни на начальство не смотрит, ни на господа бога.

Наша бригадирша, боевая и довольно языкастая Нинка, для него нуль без палочки. Прибежит она со своей бригадирской козой замерять, сколько сжато, а мерять-то и нечего: с самого утра из-под комбайна торчат ноги комбайнера. Тут-то и начинается.

- Снова стоял со своей самопрялкой? - злится Нинка. - Если б не бабы с серпами…

Тогда из-под комбайна показывается взлохмаченная голова, глаза комбайнера превращаются в узкие злые щелочки, а в голосе и приказ, и вопрос одновременно!

- Иди ты… знаешь куда? Лучше бы окопы на поле заровняли…

Бригадирша тоже за словом в карман не лезет.

- Может, тебе еще тротуар замостить и подмести веником?

Иной раз комбайнер показывает не только голову, а вылезает и сам.

Тогда у них такие разговоры.

- Что это такое, я спрашиваю? - тычет он Нинке под нос какую-то железяку. - Ну, что?

- Ну… крылышки от бомбы, - отвечает бригадирша.

- Кры-ы-лышки, - передразнивает комбайнер. - У меня от этих твоих крылышек ножи полетели. Убрать у вас руки отсохли. Вот развернусь и уеду…

Да что ему Нинка? Он однажды даже у председателя колхоза, товарища Мороза, при нас спросил, знает ли тот, куда ему идти.

Кого-нибудь другого Мороз съел бы заживо, а комбайнеру сошло с рук.

Про нас с Санькой и говорить не приходится. Тут не разберешь, то ли мы возчики зерна, то ли слуги для комбайнера.

То ключ ему подай, то молоток поищи, то сбегай за версту к мужчинам, которые косят тот несчастный ячмень, и попроси у них табаку на цигарку, то воды принеси напиться. А если теплая, так еще и поглядит на тебя, как бог на червяка. Будто это мы отвинчиваем в его комбайне гайки, теряем болты, рвем цепи и подкидываем под ножи крылышки от бомб. И мы все терпим. Терпим потому, что когда эта громадина все-таки оживет и потащится вслед за трактором, то можно взобраться наверх и, как на капитанском мостике, проехать по полю, гордо поглядывая, как где-то там внизу наши девчата гнут спины с серпами. А вечером можно с этаким безразличным видом при случае сказать:

- У нас на комбайне полный порядок.

Можно словечко подкинуть мудреное: шнек, агрегат, контакт. Мы их знаем уйму.

Одно только плохо - не каждый вечер нам удается побывать на гулянке. Частенько нас посылают ночью оттаскивать солому от молотилки. И неохота, да Нинка уговорит. Так уж мягко стелет: хлопчики, хлопчики, хлопчики. Мы и любенькие, мы и дороженькие, и на нас вся бригада держится. Если уж такие ударники и стахановцы, как мы, не пойдут, так неизвестно, что и будет. Чуть ли не свет вверх ногами перевернется. Вздохнешь и пообещаешь прийти. А вечером, когда зайдет солнце, когда совсем стемнеет и по пути на вечеринку запоют девчата, тебе просто свет не мил.