Гудрун Паузеванг - Облако

Сентябрь одарил чередой ослепительных солнечных дней. Райнхард приволок тюки бязевой ткани и раскатал их в саду. Для митинга надо было оформить транспаранты. Нашлись помощники, рисовали дни напролёт, сделались друзьями. Некоторые оставались на ночь. Работа над огромной растяжкой, которую собирались повесить над ораторской трибуной, постепенно подходила к концу.

«Да здравствует жизнь!»

— было начертано на ней. Рядом в траве лежали другие транспаранты, и местная ребятня стояла около забора и смотрела с любопытством, не понимая смысла таких лозунгов, как:

«Обманите смерть!»

или:

«Не позволяйте кормить себя пустыми обещаниями!»

Они гадали, что означает вопрос:

«Опять будете утверждать, что ничего не знали?»

Они хихикали, прочитав:

«Хибакуся всех стран, объединяйтесь!»

Лишь на одно изречение они отреагировали, понимающе кивая головами:

«К чёрту политиков!»

Это они уже наверняка слышали дома.

Рут с Ирмелой скакали между художниками, валялись в траве и залезали в стоящую на солнце наполненную водой ванну. Завидев Янну-Берту, они мчались ей навстречу, требуя, чтобы та обнимала их и носила на руках. Райнхард смастерил гамак. Девочек было не оторвать от него. Бабушка часами просиживала рядом, подталкивая их, пока у абсолютно счастливых малышек не начинали слипаться глаза. При этом она ещё вязала.

— Когда видишь такую картину, — заметил Райнхард, — можно подумать, будто мир снова стал прежним.

— Тогда здесь с ними резвился бы третий ребёнок, — грустно сказала Альмут.

— И четвёртый, и пятый, — добавила Янна-Берта.

— Весь склон, вся долина были бы заполнены детьми, — подхватил Папс. — И взрослыми — до самого горизонта.

— И не забывайте о будущем, — сказала бабушка и поправила очки. — Будущее накроет эту долину, тёмно-синее и бесконечное, с белыми перистыми облаками.

Её спицы тихо постукивали.

— Что это будет? — спросила Янна-Берта и провела рукой по нежному, мягкому шерстяному лоскутку.

— Сюрприз, — ответила бабушка, щурясь на неё через толстые линзы очков. — Для тебя.

Этой ночью Янне-Берте приснились её родители. Вернувшись после долгого отсутствия, они сидели вместе с ней на ступенях летнего домика и любовались предзакатным небом, а Янна-Берта тщетно старалась вспомнить, где же они были так долго.

Первого октября, в четверг, в Центре хибакуся группа помощников, занимавшихся последними приготовлениями к открытию, столпилась перед стоявшим в холле телевизором. Программа состояла в основном из сообщений о возвращающихся.

Трогательные сцены из Фульды, из Шлюхтерна, из маленьких местечек в Рёне, из Кобурга и Бамберга. Хозяева отпирали свои дома, женщины с пристрастием осматривали кухни, маленькие девочки с радостными воплями кидались к куклам. Вперемежку мелькали другие кадры: заросший сорняками сад и даже крольчатник с останками погибших животных. Но сразу же вслед за этим показывали мирный и невредимый силуэт деревни на реке Майн.

Янна-Берта стояла на цыпочках, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. Вдруг и Шлиц покажут? На экране появилась пожилая женщина из Зиннской долины. Показали, как она подбежала к фахверковому домику. Дрожащими руками открыла садовые ворота. Крупным планом — её лицо. По щекам катятся слёзы. Репортёр спрашивает, что она сейчас чувствует.

— Теперь опять всё будет хорошо, — всхлипывает она.

Тут Янна-Берта засмеялась так громко и пронзительно, что на неё стали удивлённо оглядываться.

В автобусе, по дороге домой, Янна-Берта продолжала думать о Шлице. Перед ней сидели двое мужчин и беседовали о своих детях. Судя по всему, коллеги.

После обсуждения конфирмации [7] Обряд введения подростков в церковное сообщество. — Примеч. пер. дочери речь зашла о выпускных экзаменах сына. Янну-Берту эти разговоры не интересовали, но их голоса звучали так громко и близко, что ей невольно приходилось слушать. Потом заговорили о другом сыне, студенте отделения германистики. Очевидно, он доставлял родителям большие огорчения.

— Он подружился с девушкой из Фульды, — сообщил один из мужчин. — Как назло. Её стопроцентно зацепило.

— По ней что-нибудь видно? — спросил другой.

— Я бы не сказал, — услышала Янна-Берта ответ первого. — Она вообще не больна. А есть ли у неё какие-нибудь генетические дефекты, никто не знает. Это выяснится, когда уже поздно будет. Я пытаюсь объяснить это мальчику. Но ты даже представить себе не можешь, насколько он упрямый.

— Там, где вмешивается любовь… — вздохнул его собеседник. — Но ты прав. У моего с девочками пока ничего нет.

Дома к Янне-Берте сразу бросилась Рут и повисла на ней.

— Пусти, не надо, — сказала Янна-Берта и отцепила её руки от своей ноги. Рут захихикала и обхватила другую. Янна-Берта с такой силой оттолкнула девочку, что та упала и разревелась.

— Это что такое? — спросил Папс и с изумлением посмотрел на Янну-Берту.

Она взбежала по лестнице к себе на чердак и рухнула на матрас.

На следующий день, в день торжественного открытия, все они в полном составе, включая детей и бабушку, приехали в Центр.

Ещё столько предстояло успеть сделать! Перед ораторской трибуной надо было установить несколько рядов стульев — для больных и сопровождающих. Янна-Берта помогала их таскать. На заднем плане предполагалось разместить столы и скамейки для встреч и бесед земляков друг с другом. После обращения в газету откликнулось так много помощников, что они скорее мешали друг другу.

Неожиданно Янна-Берта лицом к лицу столкнулась с Майке, своей подругой из Фульды. Майке бросилась ей на шею, но её отец, стоявший на парковке, помахал ей рукой.

— Мне надо идти, — протараторила она, — он теперь всё время раздражается, если тут же не сделать, как ему хочется.

— Эльмар умер, — сказала Янна-Берта.

— Эльмар?! — ошарашенно воскликнула Майке. — А ты знаешь, что Ингрид тоже?.. Нет? Завтра я снова приеду и всё тебе расскажу!

Янна-Берта опустила на землю очередной стул и пошла в здание, предоставленное городом в распоряжение Центра хибакуся. Ей сейчас нужно было пустое помещение, где она могла бы спокойно подумать.

— Янна-Берта! Янна-Берта! — послышался издалека тоненький голосок Ирмелы.

Она не обернулась.

— Мэр выступит на открытии как спонсор мероприятия! — сообщила кому-то Альмут.

У входа, который как раз украшали гирляндами, Янну-Берту снова окликнули по имени, но она притворилась глухой. Ей хотелось, чтобы её оставили в покое. Ингрид умерла!

Она увидела перед собой смеющееся лицо подруги. Потом вспомнила школьные завтраки, которыми они обменивались чуть ли не ежедневно. На хлебе у Ингрид всегда лежал толстый кусок копчёного мяса или печёночный паштет. Ничего подобного дома у Янны-Берты не водилось. Она могла предложить сыр — разные сорта. Как-то раз она была у Ингрид в Рёне, на маленьком крестьянском подворье…