Анатолий Алексин - Узнаёте? Алик Деткин

Это было его яркой особенностью: восторгаться другими.

— Почему же ты сам сочиняешь стихи к разным датам? — спросил я Принца.

— Людям приятно, когда их поздравляют… Особенно в рифму! — ответил он.

— А ты пиши и о любви тоже!

— Чтобы писать о ней, надо её испытать, — ответил Принц Датский. — К Покойнику уже пришло это счастье, а ко мне ещё нет!

К Покойнику это счастье приходило уже в третий раз. Вообще он вёл рассеянный образ жизни. Все свои последние стихотворения он посвящал какой-то В. Э. Она ещё не спускалась с другим в гардероб. Но Покойник всё равно жить не хотел:

Я набрался мужества и спросил:

— Скажи: кто она… В. Э.?

— Разве это не было бы чудовищно?..

— Что… чудовищно?

— Разве я могу открыть её имя?

— А почему?

— Тебе непонятно?

Это было его яркой особенностью: отвечать на вопрос вопросом.

— Но почему же? — настаивал я.

— Разве мужчина имеет на это право?

В его чахлой груди билось благородное сердце!

Принца с Покойником сразу приняли в литературный кружок. Попросилась в кружок и Валя Миронова.

Это было белокурое существо лет двенадцати с половиной. То есть в прошлом году, когда создавался кружок, все мы были на год моложе… Но в той страшной истории, которую я хочу рассказать, это не играет существенной роли.

Миронова была самым белокурым и самым старательным существом у нас в классе. Она, казалось, всегда думала об одном: как бы ей в чём-нибудь перевыполнить норму!

Если учительница задавала на дом решить семь арифметических примеров, Миронова поднимала руку и спрашивала:

— А восемь можно?

Если другая учительница просила сдать домашнее сочинение через четыре дня, Миронова поднимала руку и спрашивала:

— А через три можно?

Думая о человеке, всегда мысленно представляешь его себе в самой характерной для него позе. Ну, например: Глеб Бородаев вынимает из своих растопыренных карманов бутерброда колбасой и кормит собаку; Принц Датский, несмотря на свой огромный рост и свою силу, застенчиво протягивает листок со стихами, которые кому-то должны быть приятны; Покойник ходит по коридору с бледным лицом и мечтает погибнуть… А Миронову я всегда представляю себе с поднятой рукой: она хочет, чтобы ей разрешили перевыполнить норму.

Если врач поликлиники скажет: «Тебе нужно сделать десять уколов!», Миронова, я думаю, обязательно спросит: «А можно одиннадцать?»

Как только Святослав Николаевич объявил о кружке, Миронова сразу подняла руку и сказала:

— Можно мне записаться?

— А что ты будешь сочинять?

— Что вы скажете… — ответила Миронова.

Это было её яркой особенностью: подчиняться приказам!

— Поэзия, — сказал Святослав Николаевич, — это сфера чувств, там конкретность не обязательна. Проза — другое дело. В прозе каждый должен писать о том, что он лучше всего знает. А с чем ты, Миронова, сталкиваешься ежедневно? Со школой, с уроками, с домашними заданиями, со своими соседями и одноклассниками. Вот об этом и напиши. Начни, к примеру, с литературных зарисовок: «Моё утро», «Мой вечер»…

Миронова подняла руку и спросила:

— А можно — «Мой день»? Это ведь будет и утро, и полдень, и вечер — всё сразу!

— Пожалуйста, — сказал Святослав Николаевич. — Если тебя влечёт такая именно тема, не возражаю. Зачем же наступать на горло собственной песне? Но только побольше конкретных деталей, подробностей. Пусть острая наблюдательность подскажет тебе всё это. Принеси зарисовку дней через пять.

— А можно через четыре? Или через три дня?.. — спросила Миронова, предварительно подняв руку. По привычке она, как на уроке, поднимала руку, даже если разговаривала с кем-нибудь в коридоре или на улице.

Через три дня она принесла зарисовку «Мой день». Начинала Миронова так:

«Я проснулась в семь часов десять минут по местному времени. Было утро. Я умылась на кухне, потому что в ванной комнате мылся сосед. На кухне у нас стоят два стола, потому что в квартире живут две семьи: у каждой по одному столу. На кухне два окна: одно выходит лицом на улицу, а другое — лицом во двор. В семь часов тридцать минут по местному времени я съела одно яйцо всмятку, один бутерброд с сыром и выпила один стакан чаю с сахаром. Так начался мой трудовой день…»

Святослав Николаевич похвалил Миронову:

— Много конкретных, тебе одной известных деталей!..

Миронову приняли в литературный кружок.

— Ну, а над чем ты будешь работать дальше? — спросил Святослав Николаевич.

— Над чем скажете…

В её груди билось послушное женское сердце!

Трёх человек уже приняли. Но этого было мало. И тогда Святослав Николаевич предложил вступить в кружок Наташе Кулагиной.

Это было самое замечательное существо в нашем классе. И во всей школе. И во всём городе!

Ростом она была такой, как надо… Да что говорить!

От самого дня рождения я никогда не был ветреником. И никогда не вел рассеянный образ жизни. Наоборот, постоянство было моей яркой особенностью: Наташа нравилась мне с первого класса.

Она была полна женского обаяния! На переменках девчонки липли к ней со всех сторон: каждой хотелось походить с ней по коридору под руку. Это меня устраивало: если уж не со мной, так пусть лучше с ними!

Наташа часто записывала что-то в толстую общую тетрадку. Когда Святослав Николаевич пригласил её в кружок, она сказала:

— Я не сочиняю, а просто записываю мысли. Так, для себя. О фильмах, о книгах…

— Это должно быть любопытно, — важно изрёк Покойник. — Ты ведь и классные сочинения всегда пишешь оригинально, по-своему.

— Старик Покойник нас заметил и, в гроб сходя, благословил! — сказал я с плохо скрываемым раздражением.

Мне не понравилось, что Покойник хвалил Наташу. Не хватало ещё, чтоб над очередным его стихотворением появились новые буквы: Н. К.!

— О книгах, о фильмах?.. — переспросил Святослав Николаевич. — Значит, у тебя критическое направление ума! Вот и прекрасно. Нам нужны разные жанры. Поэзия и проза уже представлены. А теперь вот и критик! Будешь оценивать произведения членов кружка. Если острая наблюдательность подскажет тебе недостатки товарищей…

— Но я ведь просто записываю свои мысли… Что ж, я буду высказывать их вслух?

— А ты высказывай не свои, — посоветовала Миронова. — Поговори со Святославом Николаевичем, ещё с кем-нибудь. Учебники почитай!

Наташа словно бы не расслышала её слов.

— Нет, я не могу оценивать чужие произведения, — сказала Наташа. — С глазу на глаз могу. А так, в торжественной обстановке… Я не могу себе это позволить.

— Для начала послушай! — сказал Святослав Николаевич. — А потом творческий поток захлестнёт тебя, увлечёт в своё русло!