Пенелопа Лайвли - Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время

— Слушай, поговорить надо.

— Давай говори.

Джеймс рассказал все по порядку и как умел пересказал текст посланий. Окончив, он выжидательно посмотрел на Саймона.

Наступило молчание. Потом Саймон сказал:

— Я думаю, кто-то тебя дурачит.

— Говорю же, что нет. Как же тогда с очками?

— А твоя сестра?

— У нее на это ума не хватит. Чтобы написать по-старинному, и вообще.

— Ну так кто же?

— Кто-нибудь, кто раньше жил в нашем доме.

— Живой человек?

— Да, — сказал Джеймс. — Когда-то был живой.

Опять помолчали. Саймон осторожно переспросил:

— Когда-то?

— Да, когда-то.

— Значит, сейчас, — сказал Саймон, — уже не живой?

— Конечно.

Саймон дернул носом. Каждые несколько минут он так поправлял сползавшие очки. Он сказал:

— Если кто-то был живой, а теперь нет, и все-таки что-то делает, значит, он привидение?

— Да, — сказал Джеймс.

Саймон снова замолчал. Он посмотрел в сторону, поморгал, опять взглянул на Джеймса и спросил:

— Думаешь, все эти штуки проделывает привидение?

— Ни на кого другого нельзя подумать. Верно ведь?

— Я вообще-то не верю в привидения.

— И я тоже. А сейчас что мне остается?

Саймон сказал:

— Ты наверняка знаешь, что никто не заходит в дом?

— Наверняка, — сказал Джеймс. — Ведь я уже говорил тебе.

— Все равно очень странно. Где ты слыхал, чтобы у кого-то в доме водились привидения?

— А может быть, люди просто не хотят говорить об этом. И понятно почему.

— И в газетах что-то не пишут: ПОСТУПАЮТ ЖАЛОБЫ НА ПРИВИДЕНИЯ.

Заложив руки в карманы, Джеймс сказал:

— Ну, я пошел. Хочешь со мной — идем. Но особо не приглашаю.

— Хочу, — сказал весело Саймон.

На него нельзя было долго сердиться, такой уж он был. Раздражение Джеймса понемногу улеглось, и они вместе пошли бродить по Лэдшему. Кое-что исследовали на кладбище, пока их не прогнал викарий; обошли кругом мощеную площадь, рассуждая, могут ли заключенные выбраться через маленькие зарешеченные окошки тюрьмы.

— Надо быть уж очень худым, — сказал Джеймс. — Долго голодать. А вот как застревают в решетках, это я знаю. Когда-нибудь расскажу. Даже интересно было.

Наконец они забрели на окраину городка, на поле, где археологи раскапывали поселение бронзового века. Ничего особенно интересного они не увидели: два-три человека без пиджаков рыли небольшие круглые ямы, разбирали огромные кучи камней и земли, и им можно было при этом как угодно выпачкаться. Мальчики решили, что работа отличная: получать деньги за то, чтобы целый день рыть ямы. Обаятельно улыбаясь, они предложили свою помощь, но она была отвергнута.

— Можно подумать, мы обязательно что-нибудь разобьем или напутаем, — сказал обиженный Джеймс. — А мы просто хотели помочь.

Они медленно пошли домой мимо школы, мимо пожарного депо, мимо пабов, мясной лавки и аптеки. Джеймс показал Саймону игру, в которую иногда играл. Надо просто идти, но при этом строить самые невероятные рожи, какие сумеешь: изображать ужас, страх, восторг — все что вздумается. Игра состояла в том, чтобы это заметили. А замечали очень немногие. Проходишь всю Главную улицу и выглядишь страшнее ожившего мертвеца, и скорее всего никто ухом не поведет. Из этого Джеймс делал заключение, что для взрослых дети все равно что невидимки, если только эти взрослые не учителя или если ребенок не их собственный. Для большей части людей дети так же привычны, как фонарные столбы или почтовые ящики. Они никогда на них не смотрят. Вот так и собаки: они не замечают людей, а только других собак. Эта теория произвела на Саймона впечатление. Он проверил ее и убедился в ее правильности.

Они свернули в аллею Аббатства, где находился полицейский участок. Там они на минуту остановились у доски объявлений. Обычно доска была неинтересная. Ни одного объявления о РОЗЫСКЕ или фотографий жутких физиономий преступников анфас и в профиль. Только старые, заплесневелые объявления о регистрации собак и обязательном заднем фонаре на велосипедах. Но сегодня там висело кое-что еще.

Оно было прикреплено к деревянной раме ржавым гвоздем. Еще не прочтя его, Джеймс все понял. На этот раз буквы были крупнее и более тщательно выписаны. Это было рекламное объявление.

Оно гласило:

«Отыскиваю всякую пропажу с помощью кристалла, либо книги и ключа, либо сита и ножницъ! Весьма исуксенъ также въ алхимiи, астрономiи, врачеванiи и др. Обнаруживаю вѣдьмх и иныхъ злоехiдныхъ особъ. А проживаю в концѣ Истъ-Эндъ. Мой ученикъ, проживающiй тамъ же, соберетъ заказы».

Под этим стояла подпись с росчерком и завитушками: «Томас Кемпе, эсквайр, колдун».

— Вот! — сказал Джеймс с торжеством и вместе с тем с отчаянием. — Вот! Хоть теперь-то веришь?

Саймон снял очки, протер их пальцами и прочел объявление еще раз.

— Ну… — сказал он осторожно.

— Что «ну»?

— Мало ли кто мог это повесить.

— Кто, например?

— Не знаю.

— Может, я? — спросил Джеймс ледяным тоном.

— Нет, не ты. Ты все утро был со мной. А знаешь что?

Джеймс молчал.

— Если это прочтут, — продолжал Саймон дружелюбно, — доберутся и до тебя. Ведь здесь указан ваш дом.

Гнев Джеймса сменился тревогой:

— Что же мне делать?

Саймон оглянулся по сторонам. Улица была пуста. Пусто было и в окнах полицейского участка.

— Сдирай! Побыстрее!

Джеймс чуть поколебался. Потом кинулся к доске, сорвал с гвоздя объявление и быстро зашагал прочь, на ходу засовывая объявление в карман. Саймон догнал его.

— Давай прочтем еще раз.

Достав объявление, Джеймс с негодованием убедился, что оно опять было написано его собственным красным фломастером на листке из его тетради. Он изорвал объявление на мелкие кусочки и бросил их в мусорный ящик у автобусной остановки.

— Кто бы он ни был, — сказал Саймон, — это большой чудак, верно? Какие-то фокусы с ситом, чтобы найти вора. Полисмен из него был бы никудышный. А лечить листьями и все такое… Теперь есть пенициллин и еще много чего.

— Он хочет, чтобы все делалось, как в его время, — сказал Джеймс. — И чтобы все делал он. А я бы ему помогал.

— Вот оно что! — сказал Саймон очень вежливо. Даже слишком вежливо.

А Джеймс сказал:

— И все-таки ты не веришь в привидения.

— Я этого не говорил.

— Но ведь не веришь?

— Не то верю, не то нет, — сказал честно Саймон. — Когда я с тобой, верю, а когда один…

Несколько минут они шли молча. Потом Саймон спросил:

— Что же ты теперь? Этот Не-Знаю-Кто здорово тебя подставляет.

— Я уже сыт им по горло. Но что я могу сделать?

— Если он — то самое, что ты думаешь, — сказал Саймон, — одно, во всяком случае, ты сделать можешь.