В. Хомутов - По зверю и птице. Рассказы

Ильюша вскочил на ноги. Страха как не бывало, хотя кругом была все та же тьма и только красные угольки костра медленно тлели и гасли…

Старик перешел поляну и вошел опять по тропинке в лес, за ним зашагал и Ильюша. Прошли они теперь лесом недолго и вышли на просеку.

— Ну, вот тут и ток, — прошептал дед,- сядем и будем ждать, пока глухарь запоет.

Оба сели на свалившееся дерево; замолчал дед и опять кругом все стихло.

Было все также темно, но через некоторое время Ильюше показалось, что звезды начинают исчезать с темного неба, и само небо как будто сереет.

«Ну, теперь, должно-быть, скоро, -подумал Ильюша… И в ту же минуту, словно в ответ на его мысль, где-то недалеко в лесу, раздался отчетливый звук, будто кто-то громко щелкнул…

Ильюша сразу узнал то «тэкэ, тэкэ», о котором рассказывал дед. Узнал и вздрогнул. Вздрогнул и старый охотник Герасим…

Глухарь щелкнул и замер… Но через минуту щелкнул опять и все чаще и чаще защелкал и потом понеслась необыкновенная, тихая, таинственная песнь глухаря…

Ильюша слышал, как билось от волнения его сердце, и понял, что никакими словами не пере дать этой песни, что нет на человеческом языке таких звуков…

В другой стороне тоже защелкал другой глухарь и стали они, словно чередуясь, перекликаться, все чаще и чаще.

— Пойдем, — прошептал Герасим.

Он беззвучно открыл ружье, вложил патроны, еще раз сам дрожащим голосом повторил Ильюше:

— Шагай тише… — и выждав песни, сделал два шага к лесу.

Песня смолкала и Герасим с Ильюшей замирали на месте, а при новой песне опять шагали… Было все также темно…

Ильюша два раза чуть не упал, зацеплял за сучья, нога завязла в снегу, но он помнил науку деда Герасима и не шевелился…

Глухарь все ближе и ближе. Можно уже узнать, на котором дереве он поет, а Герасим все шагает и, не отрываясь, смотрит наверх.

Вдруг Герасим, несмотря на песню, не двинулся с места, а только поднял руку и показал Ильюше на высокую темную ель.

Ильюша сначала ничего не видел… и вдруг в восторге разглядел.

На широком, сухом суку вырисовывался на сером небе громадный темный глухарь…

Он ходил взад и вперед по суку, то распускал крылья и хвост, то вытягивал кверху шею и шептал свою песню. Потом песня обрывалась и глухарь торопливо опускал голову вниз и смотрел в темноту чащи, нет ли оттуда опасности.

Но вот, в одну из песен, Ильюша перевел глаза на Герасима и понял, что он хочет стрелять. Вот щелкнули курки, вот он медленно поднимает ружье, вот он целится долго, долго… Кажется, вот-вот глухарь кончит песню.

И вдруг грянул выстрел…

Резкий звук точно разорвал тишину и в то же мгновение громадный глухарь свернул крылья и безжизненный грохнулся об землю.

— Убил!.. — крикнул в восторге Ильюша.

Дед Герасим повернулся к нему и, не двигаясь с места, молча погрозил кулаком.

Ильюша испугался и замер. Запахло порохом; вокруг в сыром воздухе стлался голубоватый пороховой дым…

Через несколько минут где-то раздалось не уверенное щелкание соседнего глухаря, а потом полилась его песня.

Дед Герасим успокоился; он подманил к себе пальцем Ильюшу и шепотом сказал ему:

— Нельзя кричать, кругом глухари молчат, этого убили, надо их песню слушать. Под песню и. говори.

Герасим поднял мертвого глухаря и, передавая его Ильюше, сказал ему:

— Ну, неси, приятель, дичь, а пока отдохнем.

Оба сели на мох под сосной, Герасим набил трубку и закурил.

Начинало светать. Можно было разглядеть отдельные деревья… Над лесом, хлопотливо хоркая, протянул вальдшнеп; с дальнего болота по слышалось курлыкание журавлей; загоготали где-то высоко в воздухе дикие гуси; откуда-то близко послышалось смешное, как блеяние ягненка, токованье бекаса; за просекой затоковал тетерев и над самым током, над вершинами деревьев пролетела, громко воркуя, глухариная самка…

Лес просыпался…

Передохнув, Герасим встал и, снова напомнив Ильюше, чтобы он не шумел, начал подходить ко второму глухарю.

На этот раз Ильюше итти было гораздо легче; стало значительно светлее, можно было не бояться бурелома, сучьев и веток и даже обходить особенно мокрые места.

Глухарь пел уверенно и часто. Герасим тоже подходил скорее, чем к первому глухарю.

Наконец Герасим остановился. И он, и Ильюша поняли, что глухарь поет на громадной, одиноко стоявшей впереди них сосне, но среди веток глухаря не было видно.

На этот раз Ильюша своими зоркими глазами разглядел глухаря раньше, чем дед, Герасим, и, к своей великой радости, успел под песню по дойти к Герасиму вплотную и показать ему глухаря.

Глухарь пел на самой вершине сосны, в са мой коронке; он вытягивал шею к небу и видна была только его голова и шея; все туловище было закрыто ветками.

— Стой здесь; я один подойду,- прошептал Герасим Ильюше и большими шагами стал приближаться к сосне.

Ильюша видел, как Герасим, то останавливаясь, то прячась за кустами, подходил к сосне не прямо, а полукругом. Он заходил глухарю со спины, стараясь, чтобы глухарь был ему виден с затылка.

Вдруг глухарь замолчал… испугался ли он чего-то или просто отдыхал, но минуты тяну лись долго.

Наконец он как-то лениво щелкнул, раз, другой, и опять запел.

Герасим не двигался, и только когда глухарь распелся, старик опять стал к нему подходить.

Ильюша внимательно следил за дедом и видел, как он взвел курки, как он опять долго целился и, наконец, выстрелил.

Глухарь сорвался с дерева, тяжело взмахнул крыльями и, видимо, раненый, попробовал пере лететь на ближайшую ель,

Герасим, не отнимая ружья от плеча, выстрелил в него второй раз в лёт, и красивая птица перевернулась в воздухе и почти беззвучно упала на нерастаявший снег…

Герасим подобрал глухаря и, подойдя к Ильюше, сказал ему:

— Теперь баста; больше стрелять не буду; довольно и двух петухов, а то еще весь ток разобьешь.

Между тем стало уж светло. Тысячи разной мелкой пташки чирикали и пели на все лады; где-то в лесу неустанно куковала кукушка; шумно жужжа, носились майские жуки… Вот уже лучи утреннего солнца брызнули своим ярким светом и позолотили маковки сосен и елей Ночь прошла, лес окончательно проснулся и весь наполнился звуками веселой, радостной музыки красавицы весны…

Глухарей слышно не было. Да и трудно было бы их слышать; гомон и многоголосый шум всего лесного пернатого царства заглушал тихую глухариную песню.

Вдруг послышался какой-то странный треск и шум…

Ильюша не мог понять, что это такое, и взволнованно спросил деда: