Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

— Интересно! — засмеялся Сема. — А дальше?

— Дальше была помолвка, а потом свадьба.

— И это всё?

— Всё.

Сема опустил голову и задумался. Нет, в этом деле бабушка не советчик. Но у кого же спросить, у кого узнать, что нужно делать? И опять ему представилось бледное лицо Шеры, ее маленькие руки и глаза, смотрящие прямо на него с любопытством и сожалением. Почему он думает о ней и вообще что это такое? Может быть, он болен? Сема провел рукой по лбу и решительно встал.

Был бы Моисей или Трофим — Сема все бы выяснил. Наверняка и с ними случался такой испуг! Но их нет. И к кому пойдет Сема? Пейся не поймет. Антон не догадается. Шац слишком стар. Лурия слишком насмешлив… Один! Во всем белом свете один… Надо пойти к ней и сказать… Что сказать? И где это видано — Сема вдруг вспыхнул, — чтоб мужчина ходил первым. Даже дедушка вот… А чем он хуже дедушки?

Сема взволнованно заходил по комнате. Он ничего не хочет, ему просто приятно видеть ее, вот и всё. А почему приятно — он не знает, и довольно этих вопросов. Надо написать письмо. Сема взял в руки перо и склонился над листком белой бумаги. «Дорогая Шера!..» Нет! Почему это вдруг с первого раза уже дорогая? «Здравствуйте, Шера!..» Глупо! При чем тут «здравствуйте»? Еще бы писал: «С добрым утром!..» Неожиданно ему вспомнились читанные давно строчки, и перо быстро понеслось по листу:

«Многие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее.

Глаза твои голубиные под кудрями твоими, волосы твои, как стадо коз… Как лента алая, губы твои…»

Нет, и это не для нее! «Глаза твои голубиные», а у нее вовсе не голубиные. И при чем тут «козы»? Сема со злостью скомкал бумажку и, опустив голову на грудь, тяжело вздохнул. И откуда взялось это несчастье!

После работы Сема, не умываясь, вышел на фабричный двор и присел тут же, на камне, подперев кулаками лицо. «Хорошо бы податься куда-нибудь, — думал он, — на поезде. И ищи Сему! А потом через несколько лет приехать сюда богатым. Приехать, построить бабушке с дедом высокий дом, и чтоб зимой били фонтаны. А потом прийти к Магазанику и сказать: «У вас шелк есть?» — «Есть. Сколько вам?» — «Всё!.. А сукно есть?» — «Есть. Сколько вам?» — «Всё!» — и вывезти всю Магазаника лавку. И еще пойти к Гозману: «У вас мальчиковые ботинки есть?» — «Есть!» — «Заверните все!» — и вывезти на телегах всю гозмановскую лавку. И купить еще пару лошадей, привести их Гершу и сказать: «Вот вам будет Наполеон, а вот вам будет Бонапарт…» Эх!.. — Сема глубоко вздохнул. — Надо еще Пейсе купить рубашку, чтоб он не ходил в этой розовой наволочке… А Шере…»

Но Сема так и не успел решить, чем обрадовать Шеру. К нему подошел сапожник Лурия и, насмешливо улыбаясь в порыжевшие от табака усы, сказал:

— Мечтаешь!

Сема молчал.

— У меня для работы десять пальцев, — опять заговорил Лурия. — И на каждый палец по сыночку…

«Знаю уже, — сердито подумал Сема, — докладывал! Что дальше?»

— И я не так уж часто, — продолжал Лурия, — жалуюсь. Я всем доволен. Почему? Я знаю: нашим детям будет лучше, и детям детей — совсем хорошо. Твой папа, — добавил он шепотом, — называется социаль-демократ — большевик. Хорошо, пожалуйста, если он так хочет. А я никак не называюсь. Я называюсь просто Лурия. Но я его понимаю… И мне хочется, Сема, когда он приедет, чтобы к нам не было упреков, что сын его высох, или похудел, или еще что-нибудь!

Сема молчал, не зная, что сказать, и все продолжай думать о своем.

— Ты не воображай, что я хочу выслужиться перед твоим отцом. Ты еще не можешь понять, в чем дело. Но, одним словом, если ты грустный, я должен знать почему. Может быть, тебя обидели, так скажи. Я сейчас же…

— Нет, Лурия. — Сема улыбнулся и поднял на него глаза. — Все хорошо.

— А-а, — понимающе протянул Лурия и кивнул головой. — Значит, Сема, мы имеем дело с сердцем. Так почему ты мне сразу не сказал? Я ведь тоже был влюбленный!

«Да! — насмешливо подумал Сема. — И говорил про лампы?»

— А ты знаешь, — понижая голос, сказал Лурия, — что в наше время говорили относительно любви? Не знаешь? Ну, тогда слушай. — Он закрыл глаза и каким-то новым, торжественным голосом начал читать на память:

Лурия остановился и испытующе взглянул на Сему:

— Ну как? Понимали что-нибудь в наше время?

— Еще, еще, — попросил его Сема, — читайте!

Лурия довольно улыбнулся:

— Ну, слушай!

Лурия ласково похлопал по плечу удивленного Сему и, скорчив смешную гримасу, сказал:

— А ты думал, что мы всю жизнь были такие старые и некрасивые? Ты думал, что я сразу родился лысый, с фальшивыми зубами? Да, Сема?

— Что вы! — начал оправдываться Сема, стараясь не упустить из памяти только что слышанное. — Вы и сейчас молодой!

— Может быть, — пожал плечами Лурия, — но, должно быть, уж очень темно! — Он засмеялся и, пожав Семе руку, вышел за ворота на улицу.

Сема медленно побрел домой. Веселое настроение, возникшее минуту назад, мгновенно исчезло.

После разговора с Лурией стало почему-то еще грустнее. Наверно, потому, что Сема знал, как много горя у сапожника, как трудно ему быть веселым. И то, что он, забыв обо всем, утомленный после работы, остановился подле него, и то, что вспоминал он специально для него, для Семы, какую-то старую забытую легенду, — все это растрогало Сему, и ему стало жалко Лурию, его жену, детей… «Счастье твое умножу, — повторял Сема, — горе твое приемлю!..»

На другой день после обеда Сема решил выйти на улицу и при случае подойти к Шере. Он даже придумал красивую фразу, с которой можно начать разговор. Он подойдет и скажет:

«Вы меня не знаете, но я знаю вас. И мне хочется иногда слышать ваш голос и смотреть в ваши глаза, если это вам не помешает».

Дважды повторил он эту фразу и остался доволен: все вежливо, как подобает приличным людям. Он отправился на прогулку, но, как назло, Шера не попадалась ему на глаза. «Может быть, заболела? — вздыхал Сема. — Может быть, уехала?..»

К вечеру, возвращаясь домой, он шел особенно медленно, вглядываясь в каждого встречного, надеясь все же повидать Шеру. Но Семино счастье! Аптекаря, у которого всегда открыт рот и язык похож на сырую котлету, он встретил три раза, а Шеру — ни одного. Такое адское невезение! Он готов был уже повернуть к мосту, но вдруг увидел выходящую из ворот девушку. Волнение охватило Сему. Он быстро повторил про себя: «Вы меня не знаете, но я знаю вас. И мне хочется иногда слышать ваш голос и смотреть в ваши глаза, если это вам не помешает». Всё в порядке, и, пригладив непокорные пучки волос, Сема направился навстречу Шере.