Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

— Сарра, — тихо сказал дедушка, — перестань, ради бога!.. Иди-ка сюда, Сема! — Он улыбнулся устало и поправил подушку. — Ты видишь, приехал твой отец, и какой он нам отдает почет?.. А ты, — обратился он к Якову, — ты думал, что застанешь такого парня? Посмотри, — удивился он, — усы растут! Яков, ты видишь, у тебя уже сын с усами!.. Куда нам деваться, Сарра? — засмеялся он.

Бабушка встала и медленно подошла к постели деда. Он поднял на нее глаза и смущенно сказал:

— Я бы хотел встать. Я чувствую, что ноги пойдут. Я ведь был болен, — сказал он, обращаясь к сыну, — Что это было? Дай бог никому не знать. Я потерял вкус. Ты понимаешь? Мне ничего не хотелось.

— Не будем говорить, папа, — ласково сказал Яков и протянул старику руку.

Дед встал и, опираясь на плечо сына, прошел в соседнюю комнату. Бабушка шла за ними, и Сема, подражая отцу, подал ей руку.

— Держитесь за меня, — тихо проговорил он.

Но бабушка ничего не слышала.

Дед опустился на стул, отец присел рядом с ним.

— Ты думаешь, я верю? — недоумевающе сказал дедушка. — Я еще не верю. Мне кажется, что это сон. И ты — сон, и Сема — сон, и всё — сон. — Он закрыл глаза и покачал головой. — Но ты сидишь рядом со мной. Кому мы должны сказать спасибо?

— Спасибо! — вмешалась бабушка. — Посмотри на него, он же черный, как земля! А что стало с его головой? Старик! Кому мы должны сказать спасибо?

— Я знаю… — засмеялся отец и привлек к себе Сему. — Я знаю и говорю спасибо, кому нужно.

Поздно ночью дедушку с трудом уговорили лечь. Нехотя простился он с сыном и прошел в спальню. Бабушка готовила на кушетке постель для Якова. Медленно укладывала она подушки, и было видно, как приятна ей эта работа.

— Я боюсь, — сказала она, задумчиво глядя на кушетку, — что тебе здесь будет твердо лежать. Потом одеяло это слишком тоненькое. Надо положить что-нибудь сверху.

— Ничего, — успокоил ее отец, — все прекрасно.

— Прекрасно? — удивилась бабушка. — Здесь страшно дует с окна. Мне еще не хватает, чтоб ты простудился. Не забудь хорошо закутать ноги!

— Не забуду, — покорно согласился отец. — А Сема тоже здесь спит?

Сема почувствовал, что бабушка и отец внимательно смотрят на него. Он выпрямился, улыбнулся, но его, как назло, все время тянуло к деревянной кобуре отцовского маузера, и отец сразу заметил это.

— Тебе нравится эта пушка? — подмигнув, спросил его Яков.

— Да, — прошептал Сема, смелея, обнимая отца и гладя его белые волосы, — нравится.

— А мне нет, — заговорила бабушка. — Я тебя прошу, — обратилась она к сыну, — убери подальше это несчастье. Ты ж не знаешь, с кем ты имеешь дело, — добавила она, показав на Сему. — Это же огонь. Вдруг ему приснилось, что топор — игрушка. Да, да! И полез с топором на махновца.

— На махновца? — переспросил отец и положил руку на плечо Семы. — Это не так плохо. А кошек ты не бьешь?

— Никогда в жизни! — возмутился Сема.

— Ну, тогда, мама, ты к нему несправедлива. — Он присел на краешек кушетки и опять обратился к сыну: — Скажи мне про такую штуку: что ты делаешь, если, к примеру, бабушка готовит чай?

— Сижу и жду, — пожал плечами Сема, — очень просто.

— Допускаю, — согласился отец, — а в это время бабушка сама рубит дрова и приносит воду. Так?

Сема молча опустил глаза. Но бабушка неожиданно пришла ему на помощь.

— Что ты хочешь от мальчика? — серьезно сказала она. — Он уже был мануфактуристом, обувщиком, сбивщиком. И теперь он — я знаю? — курьер. Это первый мужчина в доме!

— Мужчина, — засмеялся отец, расстегивая гимнастерку. — А ты помнишь, как ты любил взбираться ко мне на шею? Сидел тут и размахивал ножками. Не помнишь? А как ты проглотил черную пуговицу. Вот такую — тоже забыл?

— Забыл, — признался Сема.

— Тогда я тебе еще одну штуку расскажу! — с таинственным видом зашептал отец. — Один раз мама оставила нас вдвоем. И ты захотел кушать. Я взял бутылку молока, надел на горлышко соску и дал тебе. А ты сосешь и плачешь, а я бегаю по комнате и не знаю, что делать. Пришла мама, посмотрела на меня и говорит: «Ты дал ему соску?» — «Дал!» — «А ты проколол дырочку?» — «Нет», — «Как же к нему попадет молоко?» И все сразу выяснилось. Ой, без мамы я путал! То, что нужно солить, я перчу, а то, что нужно перчить, я солю. Такой был повар! — Отец внимательно посмотрел на Сему и, выпрямившись, опять начал ходить по комнате. — Мама у нас, Сема, была красивая, умная — умней нас с тобой! Когда я с ней шел, все оборачивались. Такая, Сема, мама была! — Он вздохнул и замолчал.

Сема не хотел нарушать этого молчания, он с любопытством смотрел на отца: казалось, что глаза у него не серые, а седые.

— Ты знаешь, я думаю, — опять заговорил отец, — что все-таки в нем что-то есть от нее. Как ты думаешь, мама? Губы и подбородок? Это же ее! — Он обнял Сему и погладил его по голове. — Худой ты у меня, сынуля. Черный! Глазастый! И злой, кажется? А, Сема? Злой или добрый?

Сема молчал, и так они долго сидели друг подле друга, и лишь на рассвете бабушка ушла к себе. Отец лег и закурил папиросу. Сема заметил, что кушетка слишком коротка и отцу некуда деть ноги. Он тихонько поднялся с постели и осторожно придвинул к кушетке стул. Отец уже спал, но папироса еще дымилась в его смуглой худой руке.

Прошло два дня.

Приезд Якова Гольдина наделал много шума в местечке. Одни говорили, что Яков приехал сменить Березняка; другие уверяли, что он уже давно занимает видный пост в Москве и чуть ли не сам лично расстрелял Николая; третьи утверждали, что Яков приехал для того, чтобы продать дом и забрать с собой в столицу старика, старуху, Сему, — только их там не хватает!

У людей было время для выдумок, и они не ленились.

Раньше в доме двери не открывались, а теперь гостям конца нет — всё идут и идут. То приходят к бабушке занять стаканчик крупы, хотя все знают, что крупу уже давно в глаза не видели, то приходят занять дров, хотя знают, что даже все заборы пошли в печку. И за чем бы ни приходили, даже за кочергой, все норовят зайти в комнату, как будто кочерга лежит на столе или в буфете. Всем хотелось видеть, как выглядит этот Гольдин, которого гнали и не загнали, били и не добили, хоронили и не похоронили.

Пейся тоже не удержался — явился молодой человек!

Он прошел в комнату и смущенно остановился на пороге.

— Иди, — ободрил его Сема, — не бойся.

Отец внимательно посмотрел на мальчика и кивнул ему головой.

— Это Шлемы-мясника сын, — сообщила бабушка, ставшая теперь снисходительной и доброй.

— Здравствуй, — улыбнулся Яков. — Что ты стоишь, как жених? Рассказывай!

— Мы вместе, — краснея, пролепетал Пейся и схватил Сему за руку.