Михаил Штительман - Повесть о детстве (Художник Р. Гершаник)

— Начальство там? — тихо спросил Доля.

— Там.

— Комиссар там?

— Там.

— А он русский или еврей?

— Русский.

— Русский… — задумчиво повторил Доля и потер лоб. — Так что ты скажешь, Сема?

— О чем?

— Они просили меня зайти.

— Слышал, — равнодушно ответил Сема. — А почему бы и нет? Вы знаете, куда идти?

Сема провел Долю к двери комиссарской комнаты:

— Вот здесь.

— А может быть, ты зайдешь со мной?

— Можно и зайти.

Трофим сидел за столом и с сосредоточенным видом писал что-то. Рядом с ним сидел незнакомый человек в крестьянской одежде. Увидев Сему, Трофим отложил карандаш и, улыбаясь, сказал:

— Вот видите — гость. Из соседнего села. Подарок привез. Тридцать шесть пудов высокого помола, двадцать четыре пуда картофеля, два пуда сала. Понятно? Бедняки собрали. Для отправки на фронт. Но, — Трофим посмотрел на гостя и опять улыбнулся, — желают послать лично со своим проводником.

— Именно так, товарищ комиссар, — серьезно сказал гость. — Чтоб в собственные руки!

— Да я не возражаю, — согласился Трофим, протягивая бумажку. — В добрый час! Вот вам письмо в уезд. Вагон дадут, и отправляйтесь лично.

Крестьянин низко поклонился комиссару и, запрятав под шапку записку, вышел в коридор.

— Вот такие дела… — задумчиво произнес Трофим и внимательно посмотрел на Долю: — А вы что ж, ко мне?

— К вам, — смущенно сказал Доля и подошел к столу.

— Это Доля, — подсказал комиссару Сема. — Помните, Пейся рассказывал.

— А-а! — засмеялся Трофим. — Это вы, значит, из яблони делаете прутик. Интересно. А все-таки я представлял вас чуть меньше. Ну, здравствуйте! — Он протянул Доле руку. — А ну, Сема, стань рядышком. Ой-ё-ёй! Тебя совсем не видно!.. Табак есть?.. — обратился он к Мойше. — Нет? И у меня нет. Вот беда!.. Ну ладно, мы вот здесь думали и решили: рано вам в старики записываться. Как считаете? — неожиданно спросил он.

Доля молчал. Вопрос удивил его, но не обрадовал. Он стоял хмурый и с неприязнью смотрел на комиссара. Ему казалось, что начальство насмехается над ним, что готовится какая-то новая западня.

— Ваша фамилия? — опять заговорил Трофим.

Доля опешил. Уже много лет его не называли по фамилии, и он отвык от нее. Всюду так и шло: Доля и Доля.

— Шварцкоп, — смущенно ответил он.

— Так… — повторил Трофим и встал. — Людей у нас мало, и требуется помощь… Здесь же! В сторожевую охрану пойдете? Фабрика тут у нас есть. Ну, ценности всякие, надо беречь. Население привлекать будем. Что скажете? Да, забыл: паек, конечно, как полагается…

— Пойду! — глубоко вздохнув, согласился Доля и взглянул на Сему. (Сема улыбнулся и одобрительно кивнул головой.) — И это значит, я буду охранять?

— Вы. А что?

— Видите ли, — засмеялся Доля, — может быть, вы не знаете про меня? Люди будут смеяться.

— Посмеются и перестанут, — успокоил его Трофим. — Завтра можете приступить. Что и как — вам объяснят.

Доля неловко постоял, переминаясь с ноги на ногу, и, не простившись, вышел. Сема с любопытством взглянул на Трофима и выбежал вслед за Мойшей. Но оказалось, что он никуда не ушел. Опустившись на ступеньки, Доля растерянными глазами смотрел на дверь комиссарской комнаты.

— Почему вы здесь? — удивился Сема.

— Я хочу вернуться…

— Зачем?

— Тут какая-то ошибка, — краснея, заговорил Доля. — Меня все время гнали — это раз, и кто бы вдруг занял мне копейку? Не было такого человека! И они зовут Долю в охрану. Я же могу оттуда всё вынести! Послушай, Сема, а может быть, он просто строит насмешки?

— Никаких насмешек, — успокоил его Сема. — Просто мало людей. И на охрану берут местных. Вы же теперь останетесь жить у нас!

— Воробей! — тихо сказал Доля и, взяв Сему за локти, осторожно приподнял над собой. — Ты сам не знаешь, какие ты слова говорить. У меня сердце переворачивается!..

Счастье его было наивным и трогательным. Доля стоял на часах у гозмановской фабрики, и ему было приятно сознавать, что в левом кармане куртки лежат ключи от всех дверей и, если ему захочется, он может пойти и открыть всё.

Не так уж много добра оставил Гозман, но Доле доставляло удовольствие думать, что за стенами фабрики лежит несметное богатство. Возвращаясь домой, он расписывал Шере, чего только нет в цехах и на складе — сотни шкурок гризоновского шевро, высокие штабеля подошвы, партии готовой обуви. Ложась спать, он с нетерпением ждал следующего дня, чтобы опять медленно бродить у фабричных ворот, строго всматриваясь в лица прохожих и вскидывая при шорохе боевую винтовку. И еще радовало его то, что никто не требовал благодарности, никому он не должен был кланяться. Казалось, что, вручив Доле ключ, комиссар вовсе забыл об этом. Он не посылал своих людей подсматривать за Долей, не назначал караул к караулу и даже ни разу не пригрозил Доле: смотри, если что случится, смотри, если пропадет хоть кожица!.. Комиссар не предполагал плохого. Поверив, он поверил в хорошее.

Все это знал и ценил Доля. Дежурство начиналось с восьми часов вечера, но он уже в шесть был у ворот фабрики… Однажды поздним вечером к нему подошел человек. Он остановился рядом с Долей и, глубоко вздохнув, сказал:

— Хорошее дело вам дали. Удовольствие — стоять на ногах!

Доля молча оглядел прохожего, но тот не собирался уходить.

— И что они дают вам за это? Гнилую воблу под нос?

Доля продолжал молчать.

— Я бы мог с вами сделать дело. Я же вас знаю, Доля!

— Какое дело еще? — хмурясь, спросил Мойше.

— Ничего! — улыбнулся прохожий. — Один пустяк. Вам не придется даже шевельнуть пальцем. Вы откроете мне дверь и впустите в конторку. Я проверю товарные остатки, и через пять минут вы меня видите обратно.

Доля внимательно посмотрел на человека, стоящего рядом с ним, и усмехнулся. Они уже хотят его словить! Они уже пробуют, что такое Доля. И подумать только, специально подсылают еврея!

— Хорошо, — важно сказал Мойше и, пригладив усы, оглянулся по сторонам. — А что я буду с этого иметь?

— Можете быть спокойны, — еврей многозначительно подмигнул Доле, — я вас не обижу!

— Я не люблю идти на дело с завязанными глазами, — упорствовал часовой.

— Короче — три пары ботинок будет хорошо?

— Мало, — вздохнул Доля, — А если сейчас налетит стража и меня поймает? Нет, мало!.. — решительно повторил он.

— А что же вам еще надо? — возмутился еврей.

— Ша! — оборвал его Доля. — Можете не волноваться. Да, хотите — хорошо, не хотите — тоже хорошо. Я прошу еще две шкурки шевро по двадцать фус.

Прохожий поднял на Долю глаза и, подумав, протянул руку:

— Идемте.

— Идем, идем! — со злобой прошептал Доля и открыл железную дверь. «Такая собака! Он еще пробует мою совесть. Он еще хочет меня купить за три несчастных пары!..»