Финн-Оле Хайнрих - Удивительные приключения запредельно невероятной, исключительно неповторимой, потрясающей, ни на кого не похожей Маулины Шмитт. Часть 1. Мое разрушенное королевство

– Оке-е-ей, – говорит Пауль, – спасибо.

Глаза и носы ботинок у него, как всегда, будто связаны тоненькой леской.

– Садитесь, – говорит мама, мечет тарелки и приборы на пластиковый стол и достаёт из холодильника торт.

– Чтобы не было недоразумений, скажу сразу: торт делала не я, а Паулина. Я-то печь совсем не умею, нисколечко.

(Это правда.)

Пауль пробует кусочек, и глаза у него широко распахиваются.

В первый раз вижу у него такие огромные глаза.

– Прям прилечь хочется, – объявляет Пауль, облизываясь. Мы с мамой неуверенно переглядываемся. Что это значит? Ну так и ложись, хочу сказать я, но Пауль объясняет, что так всегда говорит его папа, когда ему что-нибудь ну очень-очень нравится.

Тогда понятно. Пауль смотрит на свои мужские кварцевые часы:

– Но на прилечь нет времени, нам пора, Паулина.

Мы шагаем по большой улице, мимо офисных аквариумов, мимо супермаркетов и заправок, мимо закрытого мебельного магазина и пиццерий с доставкой на дом. Всё-таки хорошо, что с Паулем не нужно непрерывно болтать. Наверняка можно обо всём ему рассказать, только это необязательно. Просто идти и молчать – это совершенно нормально.

– А мы вообще-то куда направляемся? – интересуюсь я.

– В Макдоналдс, – говорит Пауль.

– Куда-куда? – переспрашиваю.

– Мы там будем праздновать.

– Ты… серьёзно?

– Классно, правда? Это я так захотел.

Отмечать день рожденья в Макдоналдсе?!

На лице у Пауля – солнечно-жёлтое счастье. Пф-ф-ф, ну ладно, думаю я. Хуже обычного дня рожденья точно не будет.

– Заказывай всё, что хочешь, – говорит мужчина по имени Мигель, папа Пауля. – И ты, конечно, тоже, юная леди.

И подмигивает мне.

Пауль заказывает. На всех. Все – это он сам, я, Мигель, ещё один человек по имени Йоахим, немолодой и довольно толстый, с седоватой бородой, и ещё двое мужчин, которые не представились, сели за другой стол и всё время внимательно за нами наблюдают. Пауля они поздравили и теперь просто сидят, иногда тихонько переговариваются и играют во что-то на мобильниках.

Йоахим на вид вполне симпатичный, но я не понимаю, что он делает на этом… хм-м, празднике. Картошка фри, бургеры, молочные коктейли, кола, фанта, наггетсы и мороженое. Кетчуп, майонез, охапка соломинок.

– Чтоб полный стол был, у меня сегодня день рожденья, – говорит Пауль.

Девушка за кассой придвигает нам подносы.

– А, это ты наш именинник! – говорит она. – Сюрприз подойдет буквально через минуту.

Пауль подпрыгивает на каждом шагу, таким я его никогда ещё не видела. Вот точно колибри под кофеином, жёлтая улыбка от уха до уха, лицо красное и довольное. Каждые две минуты Пауль меняется бургером со своим папой, они жуют, чавкают и хвалят этот нектар, эту еду богов, это замечательнейшее изобретение человечества.

Они улыбаются друг другу, а потом Мигель обнимает Пауля, очень крепко и долго, и говорит:

– У меня есть для тебя подарок, отличный подарок, только я его сегодня не смог принести, сынок, он пока ещё у меня. В следующий раз принесу, окей?

– Окей, – говорит Пауль, – конечно.

А Йоахим говорит, что знает, чт о это за подарок, и Пауль непременно ему обрадуется.

Совершенно непонятно, кто такой этот Йоахим. Может, дядя Пауля или ещё какой родственник? Но ни на именинника, ни на Мигеля он совершенно не похож. И вообще, зачем Мигель притащил их с собой, Йоахима и этих двух других типов, которые только сидят, скучают и тычут толстыми пальцами в экраны телефонов?

Почему друзей пригласил не Пауль, а его отец? Это же день рожденья Пауля, а не Мигеля.

Странно мы смотримся в этом заведении – четыре дядьки и два ребёнка. Мигель вроде бы с нами, а вроде и не совсем. Каждые три минуты он отвлекается от происходящего и на немножко погружается в себя, и тогда мы остаёмся в компании трёх мужчин перед столом, заваленным едой в картонных коробочках, которая на вкус в основном как кетчуп. Всё это странно, но в то же время – даже интересно. Я внимательно слежу за происходящим, к тому же меня радует Пауль, он просто весь светится от счастья.

Хороший день, думаю я.

А потом оно всё-таки происходит: появляется клоун. Это прыщавый десятиклассник, я видела его на школьном дворе. На нём идиотский костюм Роналда Макдоналда, в руках – маленький торт.

Только не петь, думаю я про себя, пожалуйста, только не петь.

К счастью, клоун просто говорит:

И уходит. Уф, пронесло!

– Хотите поиграть? – спрашивает Йоахим, переводя взгляд с Пауля на меня и обратно.

Я не могу удержаться и громко фыркаю.

– Не-е-е, – отвечает Пауль, – и так нормально. – И загружает в рот очередную порцию картошки.

– Как живётся, сынок? – спрашивает Мигель.

Лет ему, наверное, столько же, сколько маме, но вид усталый, глаза красные, кожа бледная. На стуле он сидит немножко наискосок, а когда улыбается, в уголках рта собираются симпатичные морщинки.

– Хорошо, очень даже хорошо, – говорит Пауль. – У Ричи тоже всё хорошо. У Паулины есть черепахи, и мы видимся почти каждый день.

– Ну, это здорово, – говорит Мигель и улыбается мне.

Йоахим нарезает торт и пододвигает каждому кусочек.

– А у тебя как? – спрашивает Пауль.

– Тоже всё нормально, – отвечает Мигель, улыбается и смотрит на Йоахима. – Ну то есть как… По-разному бывает. Но сейчас всё хорошо.

Он откусывает от торта, поднимает брови и говорит:

– Суперский торт! Разве что кетчупа чуток не хватает. – Обмакивает кусок торта в кетчуп и откусывает: – М-м-м-м-м!

Мы хором смеёмся, даже скучные дядьки за соседним столом, а я думаю: это самый странный день рожденья, на котором я была. А что, если вся моя жизнь теперь будет такой – торт с кетчупом, учителя с бабочкой, мама в слезах и с безответными ногами, я с суровой дисциплиной и жёстким планом тренировок (по затыканию пасти, вставанию на горло собственной песне, приглаживанию шерсти на хребте и хвоста трубой), дни и ночи в Пластикбурге, маузидент без Мауляндии, разговоры, которые начинаются с «окей», им заканчиваются и состоят в основном из него же, но всё равно выражают всё, что надо сказать, дни рождения в Макдоналдсе, собака, не умеющая рычать, и сложнейший казус для маугента – дело Человека-без-имени и его велоподружки. Вдруг теперь вся жизнь станет такой – другой и странной? Сложной, трудной, новой – и больше никогда не будет нормальной?

Через час с хвостиком Йоахим глядит на часы и говорит: