Александр Хорт - Али-Баба и сорок прогульщиков

— Зачем в эфир? Тебя я, вольный сын эфира, возьму в надзвёздные края; и будешь ты царицей мира, подруга первая моя.

— Теперь ясно, с какой стати ты дурака валяешь, — прищурилась Томка. — Выучил стихи, которые на завтра велено, вот и задаёшься.

Она убежала. Сашка махнул рукой:

— Да ну её. Сама как следует дружить не умеет. Деревня.

— Может, нам лучше с Лариской Заливиной дружить попробовать? — предложил я. — Она летом с мамой тоже на Кавказ отдыхать ездила.

— Годится, — обрадовался Сашка.

Мы свернули налево и сразу увидели Лариску, которая что-то рассматривала в витрине галантерейного магазина. Подходим, и Сашка опять говорит ей:

— Простите, девушка, ваше лицо мне очень знакомо. Вы случайно не работаете дикторшей телевидения?

— Даже на отдыхе покоя нет, — вздыхает Лариска. — Да, вы не ошиблись — я дикторша. Что ж меня не узнать, когда всем каждый вечер глаза мозолю.

— Вот здорово! — опять обрадовался Сашка. — Приятно, знаете ли, в эдакой глуши встретить коллегу. А простите за нескромный вопрос, на какой улице вы здесь проживаете?

— Молодой человек! — строго отвечает Лариска. — Неужели вы думаете, я так и скажу первому встречному-поперечному, что живу на Выхлопной улице, дом семь, корпус один, квартира семьдесят один, второй подъезд, девятый этаж?! Как же — ждите!

И опять Сашка удивился так сильно, будто узнал об этом впервые в жизни:

— Значит, мы вдобавок соседи. Ведь я снимаю угол совсем рядом. Ну, знаете ли, такое дельце надо обязательно отметить. Уверен, мы найдем ещё и общих знакомых.

— Ах какие мы находчивые! И смелые — не боимся, что прелестное дитя Дуная потом сболтнёт лишнего вашей с ним общей знакомой.

— Этот-то? — Сашка опять ладонью взъерошил мне волосы. — Вы, наверное, думаете, это мой сын? Ничего подобного. Это — племянник, племяш, так сказать. Сыновьям же откуда быть? Я и не женат вовсе. Холостой, ха-ха, в смысле незаряженный.

— Ах какие мы остроумные! Не понимаю только, зачем вы всё это мне рассказываете?

— Зато я понимаю, что ваши глазки, как алмазки. — Он придвинулся к Лариске и зашептал: — Племянник мой ровно в девять ноль-ноль отчаливает баиньки, после чего мы должны встретиться, обязательно. Надеюсь…

— Ну ладно, уговорили. Только девять часов для меня слишком рано. Я как раз в это время выхожу в эфир. Я же дикторша.

Сашка, как услышал про эфир, хотел, было, снова бухнуться на колени и вдруг спрашивает:

— А где мой портфель?

— Действительно, смотрю — руки у него свободны.

— Ты, кажется, забыл его на той улице, где читал Тамарке отрывок из «Демона», — говорю.

Услышав это, Лариска заверещала на всю улицу:

— Так вы уже какой-то Тамарке стихи читали? Ах какие вы все, мужики, ветреные.

Повернулась и пошла прочь. А мы побежали в другую сторону — за портфелем.

Уже после того как мы нашли его портфель, Сашка попросил:

— Не надо, старик, рассказывать маме об этой случайной встрече с моей начальницей. Мы, мужики, должны иметь свои маленькие тайны.

Я хоть и не считаю старосту за особенное начальство, однако маме ничего рассказывать не стал. Только папе, когда он спросил, почему я задержался, объяснил, что ходил дружить с девчонками.

— Ну и каковы твои впечатления, сынок? — почему-то улыбнулся он.

— Скукота, — честно признался я. — Удивляюсь, как мама и ты можете дружить аж с пятого класса.

Когда у нас в городе открылось детское кафе с очень красивым названием «Буратино», мы с Борькой решили сходить туда — отпраздновать переход во второй класс.

Мы шли по улице, как вдруг Борька спросил:

— Слушай, ты не боишься идти в кафе?

— Нет, — говорю, — чего ради я должен бояться? Это же не парикмахерская.

— Ну и что с того, что не парикмахерская?! Всё равно страшно. Вот в нашем доме живёт дяденька Эдуард Фомич. Так он ругается, что в кафе всегда обсчитывают.

— Что значит «обсчитывают»? — спрашиваю.

— Это когда велят платить больше, чем положено.

— Ну нас-то не обсчитают, — успокоил я его. — Мы все цены сперва сами сложим.

Ладно. Пришли мы в кафе, сели за столик. Подошла официантка и спросила:

— Что будем есть, мальчики?

— Будем есть две порции мороженого, — ответил я.

— Каждому по порции, — уточнил Борька.

— А пить что будем? — спросила официантка. — Сок или лимонад?

— Пить ничего не будем. Сегодня будем только есть, — ответил Борька и спросил:

— Сколько стоит одна порция мороженого?

— Девятнадцать рублей, — сказала официантка и ушла.

Борька вытащил из кармана ручку, взял из стаканчика салфетку и предложил:

— Давай посчитаем, сколько мы должны заплатить.

— Зачем тебе салфетка? — говорю. — Я и в уме могу посчитать. Девятнадцать плюс девятнадцать будет тридцать девять.

— Ты прямо калькулятор, — восхитился Борька. — Только я на всякий случай проверю, в столбик сложу.

Он что-то долго писал на бумажке, перечёркивал, и в конце концов у него тоже получилось ровно тридцать девять.

— Ладно. Дадим ей все наши деньги, и у нас ещё останется сдача. Один рубль.

Мы уже успели два раза посчитать, а мороженое не принесли.

Борька сказал:

— Слишком долго ждём. Давай за это напишем что-нибудь в жалобную книгу. Эдуард Фомич говорит, что он всегда пишет в кафе жалобы.

— Давай, — обрадовался я. — А что мы напишем?

— Напишем так: «Возмущены плохим обслуживанием». И подпишем свои фамилии. Согласен?

Подумав, я спросил:

— «Возмущены» через «а» или через «о» пишется?

— Через «в».

— Это понятно. А вторая какая буква?

— Не знаю, — признался Борька.

— И я забыл. Утром помнил, а теперь забыл. Из головы вылетело. А «плохим» как пишется? После «л» — «а» или «о»?

Этого мы тоже точно не знали. А «обслуживанием» вообще очень длинное слово, такое без ошибок даже взрослому написать трудно. Поэтому мы не стали писать жалобу. Тем более что тут нам принесли мороженое. Только мы его съели, подошла официантка и сказала:

— С вас, мальчики, тридцать восемь рублей.

Я хотел было объяснить, что она нас обсчитывает — требует меньше, чем положено. Как вдруг чувствую — Борька под столом пихает меня изо всех сил ногой. Это он делал мне знак, чтобы я помалкивал.

И я не стал говорить официантке про ошибку. Пусть страдает за то, что в школе плохо учила математику.