Жанна Браун - Зорькина песня

Вася лежал на спине и читал старую, протёртую на сгибах до дыр газету, белые поля которой были оборваны на самокрутки.

Зорька подёргала своего нового знакомого за полосатый рукав.

— Дядя Вася, что с Гришей?

Вася сложил газету, спрятал под подушку, приподнялся и уложил поудобнее забинтованные ноги. Громадные, неуклюжие, они занимали половину полки.

— Вась, а может, она есть хочет? — спросил раненый, который лежал на другой полке.

— Точно! — обрадовался Вася. — Давай-ка, певунья, подзаправимся. Ты славно пела, так что вполне заработала солдатский паёк.

Он сдёрнул со столика марлевую салфетку. Под салфеткой оказалась железная миска с гречневой кашей, кружка с молоком и большая горбушка ржаного хлеба.

Вася причмокнул и хитро посмотрел на Зорьку.

— Любишь горбушки?

Зорька отвернулась. Надула губы.

«Не могут сказать, что с Гришей, будто я маленькая. Вот возьму и назло им не буду есть, целый год не буду…»

— Я не хочу есть…

— Вот как! — огорчился Вася. — Да ты, оказывается, так себе человечек, а я-то думал… «Хочу, не хочу», — передразнил он Зорьку. — Слышала такое слово «надо»?

Голос Васи стал строгим, и в нём уже не было той доброты, с которой он предлагал Зорьке горбушку.

Зорька растерянно замигала. Что она такого сделала? Всё утро разговаривала с Гришей, пела песни — и ничего, а теперь почему-то нельзя, и сразу сердятся. Испуганно поглядывая на Васю, она нерешительно взяла ложку.

— Вот и хорошо. Молодец. Так и надо, — Вася сразу обрадовался, заулыбался и подмигнул Зорьке правым глазом, отчего левая бровь его смешно полезла вверх, остановилась, задрожала.

Зорька невольно улыбнулась.

— А можно, я ещё Грише песенку спою?

Вася придвинулся к Зорьке, обнял её одной рукой за плечи и стиснул так крепко, что Зорька не могла пошевелиться.

— Ты уже спела ему… Когда надо, спела, понимаешь?

— От беда ещё! — сокрушённо сказал раненый на другой полке и сел, выпростав босые ноги из-под серого тонкого одеяла. Неподвижная забинтованная рука его с синими голыми пальцами была туго привязана к доске. Прижимая больную руку к груди, раненый встал и, старательно избегая Зорькиного взгляда, ушёл.

«Не понимаю, — растерянно подумала вдруг Зорька, — как это: когда надо, спела? А теперь не надо? Совсем?.. Почему?»

Она опустила голову и уставилась на свои обгрызенные ногти. Неясная ещё тоска, посильнее обиды, росла в ней. Лезла наружу. Во рту стало сухо и горячо. Зорька облизала губы и заплакала.

В купе вошла Люба.

— Что случилось? Ты плачешь, Зорька?

Зорька притихла. Огляделась вокруг. Раненые смотрели на неё молча, словно ждали…

Зорька судорожно вздохнула. Крепко вытерла ладонями лицо.

— Я? И не думала даже! — с вызовом сказала она.

— Вот и хорошо, — облегчённо сказала Люба. — Часа через три будет остановка — и я сообщу директору детского дома о тебе. Ну, не скучай!

Вася улёгся поудобнее, заложил руки за голову и уставился в потолок, словно рядом с ним никого не было.

Вагон качало, бросало из стороны в сторону. Зорька отвернулась и прижалась щекой к круглой железке, на которой держалась верхняя полка. То ли оттого, что голова всё время тряслась и стукалась о железку, то ли оттого, что поезд всё мчался и мчался в неизвестную даль, а Вася молчал, будто берёг хорошие слова для других людей, Зорьке вдруг стало невыносимо жаль себя. И захотелось плакать. Но она сдержалась. Только сунула пальцы в рот и начала грызть ногти.

Бабушка всегда сердилась на неё за это. «Перестань сейчас же!» — говорила. Вот и Вася, наверное, рассердится. Пусть. Зорька нарочно повернулась к Васе лицом, а то ещё не увидит, и встретилась с хитрым Васиным взглядом.

— Ты сказки любишь? — неожиданно спросил он.

— Люблю, — печально сказала Зорька. — Кто же их не любит?

Она вытерла пальцы о платье и сложила руки на коленях.

— И я люблю! — Вася поскрёб пятернёй затылок, пригладил задумчиво чуб, прищурился.

— Я знаю, — сказала Зорька. — Это про Балду. Мне мама, ещё когда я в детском саду была, читала.

— Вот как? — Вася удивился. — Ну, а эту?

Он приподнялся на локте и сказал скороговоркой:

— Кабы я была царица, — подхватила Зорька, уже весело поглядывая на вытянувшееся, огорчённое лицо Васи.

— И про репку знаешь? — недоверчиво спросил он.

— Знаю!

— И про… про… про… — Вася сокрушённо почесал за ухом и решительно стукнул кулаком по столику. — Нашёл! — свирепо хмуря брови, сказал он. — Голову даю на отсечение — не знаешь!

— Младший вовсе был дурак, — ехидно пропела Зорька и прикусила нижнюю губу, сдерживая смех.

— Петро, — слабым голосом сказал Вася, — подкинь табачку на поправку здоровья, совсем уморила, окаянная девчонка.

— Вася! — потребовала Зорька. — Сказку! Ты же обещал сказку!

— Дело! Давай! Василий Петрович, загни сказку повеселее, — сказал Петро, баюкая больную руку.

Вася положил кисет с табаком на столик, откинулся на подушку и сложил руки на груди.

— Значит, сказку желаете? Так ты же, Зорька, все сказки на свете знаешь.

— Не все, не все, я про волшебное люблю.

— Ага! Так вам про что, как жила на свете баба-яга, гипсовая нога, или особенное?

— Давай особенное.

— Ну-с, так вот, — серьёзно и торжественно начал Вася, — ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко, ни в лесу на дереве, ни в посёлке, ни в деревне, а короче говоря, жил в одном из городов столичных Доберман Пинчер.

Хоть имя он носил не русское, не французское, не английское, не турецкое, а самое настоящее немецкое — ненавидел Доберман Пинчер фашистов лютой ненавистью. Необыкновенный это был…

Но Вася так и не успел досказать, кто же это был Доберман Пинчер… Поезд неожиданно дёрнулся, заскрежетал тормозами. Мимо окон поплыла и тут же застыла маленькая деревянная станция. Раненые заволновались, поднялся шум.

— Сестра, письма, письма отправьте!

По проходу бежала Люба.

Зорька испуганно оглянулась на Васю.

— Вася, — потерянно сказала она, надеясь, что хоть он заступится и ей позволят остаться, — Вася…

— Ну, ну, — сказал Вася грустно, — раз надо, значит, надо, помнишь уговор?

Он оторвал кусочек газеты, быстро написал что-то огрызком карандаша и сунул клочок Зорьке.

— Это моя полевая почта. Не знаю, куда меня завезут лечиться, но в свою часть я обязательно вернусь, поняла? И будь человеком, пожалуйста. Помни: так надо.

Что ж, раз надо, так надо. Зорька встала и пошла за Любой, крепко сжимая в руке клочок газеты с Васиным адресом.