Галина Ширяева - Девочка из легенды

Ведь не побоялась же Валька прыгнуть следом за ним в овраг. Просто так… Чтобы Вале было не так страшно.

Дома Валентина Васильевна, увидев его, поднесла руки к сердцу и коротко вздохнула. Как гора с плеч свалилась! Вернулся! Изнервничалась совсем, хотела уже бежать разыскивать.

А тут еще у Пустовойтовых дома настоящее столпотворение. Евдокия Андреевна с утра в больнице, у дочери, а Сергей Иванович бушует…

Сергей Иванович стоял на середине кухни с толстым ремнем в руке, а у плиты Вовка, жалко пригнув плечи, чистил картошку. Димка с веником в руках метался по коридору — сметал паутину.

Даже Василек, которого отец сегодня в первый раз за четыре года назвал не Васильком, а просто Васькой, деловито пыхтя, ползал под стульями и столиками — собирал в кучку свои разбросанные игрушки.

Валя прошел мимо Сергея Ивановича, невольно втянув голову в плечи: вдруг ударит.

Но Сергей Иванович лишь посмотрел на него.

Лучше бы уж ударил.

Евдокия Андреевна пришла к вечеру. Она остановилась на пороге и сказала тихо:

— Говорят, отлечат…

Опустилась на стул и всхлипнула.

Староста Трехина ходила по коридору и тихонько, очень жалобно пошмыгивала носом.

Одни говорили, что старосту вызвали на заседание педагогического совета и там как следует проработали. Другие утверждали, что на заседание педсовета ее никто не вызывал, а попала она туда совершенно случайно. Решив подслушать, как на педсовете будут ругать Ирину Осиповну, забралась она в шкаф, что стоит в учительской, а шкаф в самый разгар заседания открылся. Вот староста и вывалилась оттуда прямо под ноги директору.

Так или иначе это было, никто толком не знал, но все знали точно, что у старосты неприятности.

Не зря же ходила она на переменах по коридору, пошмыгивая носом, и подозрительно прятала глаза. Дали, наверно, ей на педсовете жару!..

Но неприятности у Трехиной начались еще задолго до педагогического совета.

Начались они еще в тот самый день, когда в седьмом «Г» впервые узнали, что Валька Пустовойтова лежит в больнице с воспалением легких и отмороженными ногами.

В классе вдруг все зашептались, заволновались. Стали собирать деньги и отправлять к Вальке делегатов с коробками печенья и кулечками конфет.

Заговорили о том, что Валька за время болезни, наверно, сильно отстанет от класса и, как только она выпишется из больницы, ей нужно будет срочно помочь — подтянуть по всем предметам.

Старую, неуклюжую и неудобную Валькину парту ребята утащили на чердак и на ее место поставили новую.

Но Валька в седьмой «Г» больше не пришла…

Из больницы Вальку выписали после весенних каникул.

Шел апрель. Запоздавшая немного весна теперь спешила, торопилась изо всех сил, вдребезги раскалывала ледяные лужи, расправлялась с сугробами, подобралась к волжскому льду.

За Валькой в больницу поехал Сергей Иванович на такси.

Валя с самого утра топтался у ворот дома и вздрагивал при каждом гудке автомашины.

За все время ему удалось попасть к Вальке в больницу лишь один раз.

Он принес ей коробочку конфет, купленную за счет сэкономленных различными способами денег, и, приковавшись взглядом к коричневой полоске на сером больничном одеяле, которым была покрыта Валька, глухо сказал:

— Если с тобой что случится, если что сделают… я возьму и под трамвай лягу. Пусть и мне ноги отрежет.

Валька ответила ему одним словом, повторив его трижды, как заклятие:

— Дурак, дурак, дурак…

Когда серая «победа» с шахматными полосками на боках подъехала к дому и остановилась. Валя бросился к ней и быстро распахнул дверцу.

— Ну вот, — с усмешкой сказал Сергей Иванович, вылезая из машины, — и кавалер твой тут как тут, к твоим услугам…

Валя выпустил дверцу из рук, дверца захлопнулась.

Валька открыла ее сама, вышла из машины и повернулась лицом к отцу, слегка наклонив голову — так становятся против ветра.

— Ну-ну, — смущенно сказал отец и озадаченно потер ладонью подбородок.

Непонятно ему было, то ли дочь повзрослела, то ли ее характер показался другой своей стороной.

Вот сейчас, когда ехали в автомашине по городу, Валька, глядя на залитые солнцем улицы, на весеннюю воробьиную суету, на прохожих, всю дорогу молчала. Молчала и о чем-то думала.

Никогда раньше маленькая, беспечная и веселая «золотая серединка» ни над чем так долго не задумывалась.

Как только в классе узнали, что Валька выписалась из больницы, к Пустовойтовым на квартиру нагрянули с учебниками и тетрадками Валя Сенин, Коля Чижаковский и председатель Ниночка.

Встретил их Сергей Иванович. Встретил, вежливо усадил на диван и сказал, что насчет Вальки вопрос уже решен и согласован с самим директором: Валька остается на второй год.

— Почему? — воскликнула Ниночка. — Мы ее вытянем! Мы ей поможем!..

— А, не нужно! — махнул рукой Сергей Иванович. — Не время сейчас. Кабы пораньше чуток. До болезни. А теперь у нее силенок-то не больно много: хворала сильно. Ей теперь прежде всего лечиться-поправляться надо. Мы с матерью да с директором вашим так и решили. Год пропал, ничего не поделаешь…

А на следующий день староста Трехина узнала очень неприятные для себя вещи.

Выяснилось, что она «черствая, сухая и вдобавок холодная, как лягушка». Ведь это она, староста, говорила, что от Вальки Пустовойтовой нужно обязательно отделаться — оставить на второй год. Вот теперь от Вальки отделались без особых хлопот. А что оказалось? Оказалось, что проморгали, не разглядели хорошего человека. Настоящего товарища…

Кроме того, в тот день выяснилось также, что старосту Трехину в классе не любят, потому-то зовут ее не Тоней, а Антониной.

Что педагог из нее никогда не выйдет, и что нет у нее никаких педагогических способностей.

И что седьмому «Г» нужен новый староста…

Все это высказала старосте Ниночка. Робкая, застенчивая Ниночка, которая всю жизнь слушалась Антонину Трехину и с пяти лет была объектом для ее педагогических опытов!

Трехина попробовала на нее прикрикнуть, но возле Ниночки вдруг встал Коля Чижаковский.

Он ничего не сказал, только встал возле Ниночки.

А рядом с Чижаковским вдруг появился Сенин.

Поправил на носу очки и посмотрел на старосту.

Тоже ничего не сказал, лишь поправил очки и посмотрел.

И староста теперь на переменах ходила в одиночестве по школьному коридору и очень несолидно и неавторитетно пошмыгивала носом.

Валя сидел на новенькой парте один.

Новая парта была удобнее и выше прежней. Если раньше Литочкины завиточки-хвостики закрывали Вале добрую половину классной доски, то теперь эти завиточки вместе с Литочкой передвинулись пониже, и Валя теперь не только доску, но и весь класс видел целиком.