Галина Ширяева - Девочка из легенды

— Да? — недоверчиво спросила девчонка и оглядела Дину с ног до головы, продолжая накручивать ремень на руку. — И как же звали твоего отца?

— Чижиков, — сухо ответила ей Дина, — его зовут Иван Чижиков.

— Чижиков? — переспросила девчонка. — Чижиков? Не было такого в отряде.

— Был!.. — крикнула Дина и шагнула к девчонке.

Девчонка изумленно взмахнула ресницами, но не отступила.

— Был! — снова крикнула Дина.

— Не было, — упрямо повторила девчонка и снова не отступила.

— Много ты знаешь!

— Много.

— Тебя никто не спрашивает! Поняла? Тебя это не касается! Тебя ничего не касается! — выкрикнула Дина.

— Ладно, — сказала девчонка враждебно.

Она накрутила ремень до самой пряжки на руку, повернулась, чуть не хлестнув Дину по лицу концами растрепанных кос, и направилась к калитке.

— За папкой пошла, — шепотом сказала Маринка. — Он занят, он на работе, но она его приведет. Уж она такая.

— За что она тебя так? — все еще негодуя, спросила Дина.

Маринка потрогала больную ногу за колено и вздохнула:

— Сашка меня только за дело лупит.

Они вернулись в дом. В кухне на столе отчаянно заливался, трещал будильник.

— Ну, хватит, хватит! — махнула на него рукой Маринка.

И когда будильник умолк, выдохся, она подошла и снова завела бой до отказа.

— Зачем?

— Чтоб напоминал.

— О чем?

— Ну вообще, чтобы напоминал. Ну, я пойду.

— Куда?

— А Сашку искать.

— Как же я тут опять одна?

— Ну и что? — пожала плечами Маринка и ушла.

Дина села в комнате на диван. В доме было тихо. Только по-прежнему громко тикал будильник на столе в кухне.

— И-и-и! — запела вдруг за окном какая-то птица. Может, соловей?

Где-то на окраине села пыхтел трактор, потом под самыми окнами заскрипели колеса телеги.

И Дина вдруг затосковала. Не по дому, не по матери, не по Андрею. Затосковала она вдруг по ненавистной Брыковке, где нет настоящего леса и никогда не поют почему-то соловьи. Только квакают грязно-зеленые лягушки, выпрыгивая на берег из маленького пруда-болотца, что за огородами. Дина бегала к нему по узкой тропинке меж зарослей жгучей крапивы и высокой густой полыни, поджимая пальцы на босых ногах, чтобы не обжечь их о горячую землю. Там не было леса, была лишь маленькая роща, где из-под прошлогодних листьев высовывались большие зеленые ладони ландышей. Они уже успевали отцвести к приезду Дины.

— И-и-и! — не унималась за окном птица. И трактор не унимался. И телега почему-то все скрипела и скрипела, словно никак не могла сдвинуться с места.

Дина встала и подошла к окну.

Высоко на ветке дерева сидел скворец и, широко раскрыв клюв, издавал звуки, похожие на скрип, — совсем, как плохо смазанное колесо.

— Эх, ты! — отругала его Дина. — Спел бы лучше что-нибудь.

— И-и-и! — спел скворец, посмотрел на Дину и вдруг совсем по-кошачьи мяукнул.

Дина рассмеялась, и на душе у нее снова стало спокойно. Она отошла от окна, села на диван, даже покачалась немного на тугих диванных пружинах. Сейчас придет Маринкин отец и расскажет ей про Ивана Чижикова… А потом придется ехать в Брыковку! Никуда от этой Брыковки не денешься! И от Лельки никуда не денешься. Хороший человек Лелька. Жалко, забыла спросить, как это она умудрилась запихать огурец в бутылку…

Уже погасло небо, и умолк скворец, трактор перестал тарахтеть, и розовые цветы стали казаться белыми на фоне темной ограды палисадника, когда вернулись Маринка и Саша. Отца с ними не было.

Саша прошла прямо из сеней в чулан и завозилась там, загремела лоханками, ведрами. А Маринка, подойдя к Дине, виновато сказала:

— Он не придет сегодня. У него дела. Он взял сумасшедшего Барбансона и уехал.

— Какого Барбансона?

— Барбансона. Из конюшни. Запряг и поехал. У него сроду дела…

— Завтра приедет! — крикнула из чулана Саша.

— Я пойду к кому-нибудь другому! — с вызовом произнесла Дина.

— Нет! — ответила Саша.

— Почему нет?

— Потому что больше, чем у него, ты ни у кого о своем отце не узнаешь.

— Почему?

— Потому что потому! — крикнула из чулана Саша.

— Потому что наш папка был командиром отряда! Вот почему! — прошептала Маринка.

— Иди умываться! — крикнула Саша.

— Иду, — ответила Маринка.

— Я не тебе.

— Мне?.. — спросила Дина.

— А кому же!

— Пожалуйста… А куда?

— Сюда, сюда, — засуетилась Маринка, — во двор. Там у нас рукомойник. А потом мы спать будем, да?

Этот вопрос относился к Саше и означал он заискивающее; «Мы ее у нас ночевать оставим, хорошо? Куда же ей теперь деваться? Я ж пригласила!»

— Будем! — отрезала Саша и снова крикнула Дине: — Умываться иди!

Дина вышла на крыльцо и через палисадник прошла во двор, маленький и пустой. В углу курятник, еще какая-то постройка — сарай, что ли. К столбу, врытому в землю, был прибит рукомойник.

И снова Дине вспомнилась Брыковка. Там она умывалась точно из такого же рукомойника, прибитого к столбу. Утром вода в рукомойнике, только что принесенная из колодца, была ледяной, а вечером, нагревшись за день на солнце, становилась горячей, с привкусом кипяченого молока.

Когда Дина, умывшись, вернулась в дом, Саша зашвырнула на печку подушку и сказала:

— На печке будешь спать.

— А я? — сейчас же спросила Маринка.

По ее обиженному лицу можно было догадаться, что печка давно и по закону закреплена за ней.

— А ты на лавке!

— Не хочу на лавке!

— Ну и вовсе не ложись, — пожала плечами Саша я ушла в комнату, расплетая на ходу косы.

Тогда Маринка стала дразниться:

— Злюка-злюка-злюка!

— Лезь на печку, — сказала ей Дина, — я на лавке устроюсь.

— Не уместишься, — вздохнула Маринка и принялась укладываться на лавке. — Свалишься ночью.

— Свет! — крикнула из-за двери Саша. — Свет гасите!

Маринка сердито засопела.

— Злюка-злюка-злюка!.. Ты лесенку к печке подставь, а то не влезешь. За печкой стоит. Я сейчас достану.

— Не надо, я сама, — сказала Дина, — ты уж ложись.

Она отыскала за печкой лесенку, забралась на печку. Здесь было жестко и неудобно.

— Ну как? — спросила снизу Маринка. — Хорошо?

— Хорошо. Спи.

— Све-ет, — раздалось снова из-за двери.

Маринка что-то сердито зашептала и щелкнула выключателем.

— Да, — согласилась с ней Дина, — злюка. Противная.

— Почему противная? — обиделась Маринка. — Она у нас красивая! Она на папу похожа! А в папу сроду все влюбляются!

— Кто влюбляется?

— Да все, — гордо произнесла Маринка.

— Спи, — угрюмо сказала ей Дина, — меня это не касается.

Маринка снова что-то проворчала и плюхнулась на лавку. Она долго возилась, переворачиваясь с боку на бок. Наконец, улеглась.

— А потом она у нас храбрая, — снова заговорила она тихим шепотом. — Она через Сашино болото ходит. Никто в Лесном не ходит, а она ходит.