Галина Ширяева - Девочка из легенды

Боря читал «Ната Пинкертона» не отрываясь.

Долг его Вадиму рос с каждым днем. Он выпросил у матери двадцать копеек, у сестры десять, но этого было мало. Каждый раз, возвращая Вадиму стопку истрепанных книжек, Боря думал: «Больше не возьму». Но когда Вадим выкладывал перед ним новую стопку, Борю снова начинало мучить любопытство: «А что дальше?» И он, уходя от Бори, снова уносил в портфеле стопку книжек. К концу второй недели он должен был Вадиму уже больше рубля. Таких денег спросить у матери он не решался.

Когда в субботу Боря пришел к Вадиму за очередной стопкой книг, Вадим сказал:

— Ты долг отдавай. Сколько ждать-то можно!

— А если не отдам? — угрюмо спросил Боря.

Вадим даже рот раскрыл:

— То есть как это не отдашь? Обжулить, значит, хочешь?

Он принес из соседней комнаты большую металлическую копилку в виде бочонка и потряс ею перед носом у Бори.

— Во. Видел? Думаешь, медяки? Ни одного нет. Серебро и бумажки. Около десяти рублей.

Боря поразился:

— Зачем тебе столько денег?

— Как зачем? Деньги всегда нужны. Я вот возьму маме на день рождения подарок отгрохаю. Или вот возьму и всему нашему классу на Первое мая пирожных куплю.

— Не купишь!

— Конечно, не куплю, — согласился Вадим. — Больно мне нужно на вас деньги тратить! Я лучше еще подкоплю и фотоаппарат куплю.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Серафима Петровна. Одной рукой она, как всегда, опиралась на палочку, а другой крепко прижимала к груди небольшую фарфоровую кошечку с отбитыми ушами. Серафима Петровна остановилась на пороге, поднесла кошечку к уху и потрясла ее. В животе у кошки загремело, зазвенело.

«Копилка!» — удивился Боря. — «Тоже копилка!»

— Вадик, — сказала Серафима Петровна с тревогой. — Она раньше не так звенела. Вот послушай-ка. И она раньше тяжелее была.

Вадим пожал плечами.

— Откуда я знаю, как она раньше звенела. И сколько весила, тоже не знаю, не взвешивал. А вообще ты ее прячь подальше. Во избежание недоразумений.

— Да я прячу, — жалобно сказала Серафима Петровна. Она еще раз потрясла копилку над ухом, вздохнула и медленно вышла из комнаты.

— Что она, тоже деньги копит? — спросил Боря Вадима, когда Серафима Петровна скрылась за дверью.

— Копит. На билет.

— На какой билет?

— На железнодорожный. К тете Кате, папиной сестре, собирается ехать в Магадан. Каждый день письма ей пишет: «Вышли денег, приеду».

— И тетя Катя не шлет?

Вадим зажмурил глаза и закрутил головой — так ему стало смешно.

— Письма-то за нее, за бабушку, кто пишет? Я. Она мне диктует «пришли денег», а я пишу: «денег не шли, мне и здесь хорошо».

— Зачем? — возмутился Боря.

— А если она уедет, то на ее место другая бабушка приедет. У меня их четыре. Две родных, две двоюродных. А мне не выгодно, чтобы другая приехала. Я сейчас что хочу, то и делаю: она ничего не видит. Да и встает редко, все лежит больше. Говорят, помрет скоро. А пока эта бабушка здесь живет, другая не приедет.

— Почему?

— Начетисто очень будет — двух кормить.

Боре захотелось сказать Вадиму что-нибудь обидное, и он сказал:

— Все равно, вот накопит денег и уедет.

— Не накопит, — сказал Вадим и загадочно улыбнулся.

— Мама, дай рубль.

— Зачем?

Боря смутился. Он знал, что мать спросит об этом, но не приготовился к ответу, потому что спросил деньги случайно — подвернулся подходящий случай (мать подошла и ласково потрепала его по волосам).

— Я потом скажу. Можно? — прошептал Боря.

— Хорошо. Потом, — сказала мама и достала из сумочки рублевку. Рублевка была новенькой, шелестящей, и почему-то на уголке чернилами была поставлена цифра 508.

Уже было довольно поздно, на улице начинало темнеть, но Боря, горя желанием немедленно расплатиться с долгом, оделся и, зажав рублевку в руке, отправился к Вадиму.

Дверь ему открыла Елена Владимировна. Она оглядела Борю с ног до головы и холодно кивнула головой:

— Проходи. Вадик сейчас придет.

В комнате с круглым столом Боря увидел средних лет мужчину с аккуратной маленькой бородкой и в пестром халате. (Боря первый раз в жизни увидел мужчину в халате, и ему стало смешно.)

Мужчина в халате сидел за столом и раздраженно постукивал кончиками пальцев по крышке портсигара. Напротив него на диване сидела Серафима Петровна. Она быстро-быстро говорила, захлебываясь от волнения, и ее седой мальчишеский хохолок на голове обиженно вздрагивал.

— Когда я здорова была, Котенька, так нужна вам была. Вадика нянчила, металась, как угорелая, с базара домой, из дома в магазин. Ночей не спала, отдыха не знала…

Боря поздоровался, но его тихого «здравствуйте» никто не услыхал.

Мужчина в халате, которого Серафима Петровна назвала таким смешным, не подходящим для него именем Котенька, поднялся и, упершись обеими ладонями в стол, сказал:

— Не пойму, чего вы еще от меня хотите! Крыша над головой у вас есть, слава богу. Комната у вас отдельная, о вас заботятся…

— Кто? — вдруг громко крикнула Серафима Петровна, так громко, что Боря вздрогнул.

Котенька запахнулся в халат и вышел, хлопнув дверью. Серафима Петровна смотрела ему вслед слепыми глазами, крепко вцепившись костлявыми пальцами в диванный валик. Потом она, что-то вспомнив, беспокойно зашарила руками вокруг себя, нащупала стоящую рядом на диване фарфоровую кошку с отбитыми ушами и успокоилась.

— Здравствуйте, — Снова сказал Боря.

Лицо Серафимы Петровны посветлело.

— Это ты, мальчик? Тебя как зовут-то? Боря? Поди-ка сюда, Боренька.

Боря подошел. Серафима Петровна нащупала руками его плечи, потом голову и ласково погладила его по волосам.

— А Вадик, Боренька, придет сейчас. Убежал куда-то, непоседа. На каток, что ли. Подожди. Время-то у тебя есть?

— Есть.

— Вот и хорошо. Возьми стульчик, посиди.

Боря опустился на стул рядом с диваном. Прямо напротив него стояла фарфоровая кошка-копилка и, как показалось Боре, смотрела на него своими кукольными зелеными глазами грустно и немного укоризненно. На спине у нее чернела узенькая длинная щель.

Боря сам потом не мог объяснить себе, как это получилось.

Он разжал руку, в которой был зажат рубль, и протолкнул его в эту щель.

— Тебе, Боренька, все равно ждать-то. Ты бы письмо для меня написал. Я бы продиктовала, а? А то Вадика вторую неделю прошу — все ему некогда. Все отвязаться старается. А ведь раньше-то, бывало, без меня ни шагу… Бывало, когда еще крошкой был, мать утром из спальни в папильотках выйдет, а он бежит ко мне, ручки вытянет: «Баба, баба! Возьми меня! Коза бодатая идет». И ведь ни к кому-нибудь другому, а ко мне бежит.

Боря все еще смотрел на щель в кошачьей спине, в которой исчезла рублевка…