Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]

— Малявки должны всё время лежать в кровати, — сказала Анна. — Тогда, по крайней мере, знаешь, где они есть.

И тут из комнаты, где лежала Черстин, послышались какие-то странные звуки. Так бормочет маленький ребенок, когда он занят чем-то интересным.

— Нет, это уже слишком! — рассердилась я. — Неужели эта девчонка еще не спит?

Мы тихонько подкрались к двери и поглядели в замочную скважину. Мы увидели кроватку Черстин. Но Черстин там не было. Кровать была пуста. Мы ворвались в комнату. Догадайтесь, где была Черстин? Она сидела в только что выбеленном и нарядном открытом очаге с баночкой сапожного крема в руках. Очаг этот был белым до того, как Черстин в него забралась. Девочка была с ног до головы измазана сапожным кремом. Только кое-где на ней белели пятна мела. Этим гуталином у нее были выпачканы волосы, рубашка, и пальцы ног были черны, как у негритенка. Крем был размазан и по всему очагу. Видно, дядя Нильс стоял возле очага и чистил ботинки перед тем, как поехать в гости, и забыл закрыть крышкой баночку с кремом.

— Ай, ай! — крикнула Черстин, увидев нас.

— А что в газете было написано, можно ли драть маленьких детей? — спросила я.

— Ничего я не помню, — ответила Анна. — У меня голова кругом идет.

Черстин встала на ноги, вылезла из очага и хотела похлопать Анну, но та со злостью заорала на нее изо всех сил:

— Стой там, где стоишь, противная малявка!

Но стоять Черстин не пожелала. Не послушав, она помчалась к Анне и похлопала ее, измазав ей все лицо гуталином. Тут я засмеялась так же весело, как Анна смеялась, когда Черстин залепила мне глаза шпинатом.

— Тетя Лиса подумает, что мы обменяли Черстин на негритенка, — сказала я, когда перестала смеяться.

Мы не знали, как нам смыть сапожный крем, и решили посоветоваться с Бриттой. Анна была уже всё равно измазана и потому осталась и держала Черстин возле очага. А я побежала к Бритте.

Когда я рассказала ей о том, что сделала Черстин, Бритта ответила:

— Барахло вы, а не няньки!

Потом она высморкалась, повернулась к стенке и сказала, что больна и понятия не имеет, чем смывают сапожный крем.

В это время пришел из хлева Улле. Он просто озверел при виде Черстин.

— Вы что, спятили? — заорал он. — Никак вы выкрасили ее в черный цвет?

Я пыталась объяснить ему, что мы не виноваты. Но Улле страшно разозлился. Он сказал, что закон должен запрещать таким, как мы, нянчить детей. Что мы уж, во всяком случае, можем искать себе другого ребенка для тренировки.

Мы все трое согрели воду в котле, вынесли его во двор на траву и вывели туда Черстин. Она оставила на полу маленькие хорошенькие черные следы. Мы запихали ее в котел и хорошенько отскоблили с нее всю грязь. Голову мы ей тоже вымыли. Немножко мыла попало ей в глаза. Тут она завизжала на всю Буллербю. Прибежали Буссе и Лассе узнать, не режем ли мы поросят.

— Нет, — ответил Улле. — Это просто две замечательные няньки упражняются. Это у них тренировка по уходу за детьми.

Весь сапожный крем нам все-таки смыть не удалось. Когда мы кончили надраивать Черстин губкой и вытерли ее, тело у нее стало какого-то странного серого цвета. И все-таки она повеселела. Черстин бегала по траве голенькая и кричала «ай, ай!», и хохотала так, что видны были все похожие на рисинки зубы. А Улле сказал:

— Какая хорошенькая эта малявка!

Мы решили, что серая краска с нее понемногу сойдет и под ней снова покажется розовая кожица.

— Пожалуй, где-нибудь к Рождеству, — сказал Лассе.

Потом Улле уложил Черстин в постель. И она вовсе не противилась, а засунула большой палец в рот и сразу же уснула.

— Вот как надо обращаться с детьми, — сказал Улле и пошел кормить поросят.

А мы с Анной сели на кухонной лесенке отдохнуть.

— Бедная тетя Лиса, ведь у нее такая жизнь каждый день, — вздохнула я.

— Знаешь, что я думаю, — сказала Анна. — Я думаю, что в газете всё наврали. Какая разница, как говорить с маленькими детьми. Хоть ласково и приветливо говори с ними, хоть рычи на них, всё равно они делают всё, что хотят.

Мы немного помолчали.

— Анна, а ты будешь няней, когда вырастешь? — спросила я под конец.

— Может быть, — ответила Анна задумчиво.

И, глядя куда-то поверх крыши хлева, она добавила:

— А вообще-то, я даже не знаю…

В глубине леса есть озеро, которое называется Ноккен. Купаться в нем нельзя, потому что на дне его много ила. Но там можно ловить раков. Ой, до чего же там много раков! Лассе говорит, что во всей Швеции нет другого такого озера, где было бы полным-полно раков.

Иногда Анна говорит мне:

— Ха-ха! Норргорденское озеро только мое! А у тебя, бедняжка, озера нет!

А я отвечаю ей:

— А вот и есть! Разве Ноккен не озеро?

— Ха-ха! Это вовсе не твое озеро, а всех, кто живет в Буллербю. Оно такое же твое, как и мое. Ха-ха! Значит, у меня есть целых два озера!

Тогда я сержусь на нее и в этот день больше с ней не играю. Но на другой день мы миримся и решаем, что это вовсе не важно. Ведь мы всё равно купаемся в Норргорденском озере и ловим раков в Ноккене. Никому, кроме нас, кто живет в Буллербю, ловить раков там не разрешается. По-моему, это хорошо.

Ловить раков мы начинаем в августе. День, когда мы начинаем ловлю, почти такой же замечательный, как Рождественский вечер. Потому что в этот день все дети из Буллербю, понятно, кроме Черстин, отправляются к Ноккену вместе с папой, дядей Нильсом и дядей Эриком. Вечером мы ставим ловушки и строим шалаши в лесу. Ночь спим в шалашах, а утром встаем рано-рано и проверяем ловушки. Самое интересное — это ночевать в лесу. Ноккен находится далеко от Буллербю, и дорога туда плохая. И папа говорит, что возвращаться домой, чтобы поспать час-другой, не стоит. Как хорошо, что Ноккен так далеко от нас в глухом лесу! А иначе мама обязательно велела бы нам вернуться домой и спать в своих постелях.

— Я боюсь, что дети простудятся, — говорит мама всякий раз.

— Ерунда! — отвечает папа.

Он сказал так и в этом году. И мы отправились в лес. До Ноккена надо идти больше полумили [33] Шведская миля — 10 км. лесом по узенькой извилистой тропинке. Нам приходится нести тяжелую ношу: ловушки для раков, одеяла, рюкзаки, набитые всякой всячиной. Если устанешь, хныкать нельзя. А то папа скажет, что того, кто устает, нечего брать ловить раков и ночевать в лесу.

Как только мы пришли к озеру, сразу побежали поглядеть, сохранилось ли что-нибудь от прошлогодних шалашей. Но от них осталось лишь немного засохших можжевеловых веток и мусор, который мы тут же убрали. У Бритты, Анны и меня был шалаш под большой елкой. Ветки у нее свешиваются почти до земли. Папа и дядя Эрик рубят для нас можжевеловые ветки. Мы прислоняем их к стволу ели и оставляем только одну дыру, через которую влезаем в шалаш. Внутри мы стелем на землю много еловых веток, чтобы спать на них.