Жаклин Уилсон - Сахарная вата

– Это здесь, малышка, – сказал папа, сворачивая к дому номер четыре по Оук Кресчент.

Мы оглядели дом. Калитка серой изгороди болталась на одной петле, из каждой щели между неровно уложенными плитками дорожки буйно пробивались сорняки.

– Бедный старый Билли. Ему уже не под силу навести здесь порядок, – сказал папа. – Ну ничего, мы сами это сделаем, верно, Флосс?

– Да, пап, – слабым голосом ответила я.

Я чувствовала себя точно так же, как жалобно мяукавшая в своем одеяле Лаки. Мне не хотелось жить в этом убогом старом доме. Он мне совершенно не нравился – но был ли у меня выбор?

Я подумала об авиабилете. Папа достал его из кухонного шкафа и передал мне на хранение. Я аккуратно разгладила билет и спрятала его в пластиковом футляре с диском, на котором записан фильм «Дети дороги». Последние пару дней я открывала этот футляр раз двадцать или тридцать – просто чтобы проверить, на месте ли билет.

Нет, я не собиралась его использовать. Я не могла оставить папу. И Сьюзен не могла оставить тоже. И Лаки. Хотя, признаюсь, однажды я словно между делом спросила у миссис Хорсфилд, можно ли перевозить животных в самолете.

Папа наклонился ко мне и взял меня за руку:

– Ты в порядке, моя крошка?

Я глубоко вдохнула и ответила:

– Да, все в порядке, мой великан.

Мы вылезли из фургона. Я крепко прижимала к груди Лаки. Ей ужасно не понравилось путешествие в грохочущем качающемся фургоне, и она яростно скребла всеми четырьмя лапками – просила опустить ее на твердую землю. Кончилось тем, что Лаки поцарапала мне шею. Я знала, что она это сделала случайно, но все равно было больно. И сердце у меня тоже болело. Я часто заморгала и стиснула губы, чтобы не заплакать, потому что знала, что папа сейчас с волнением смотрит на меня. Я попыталась изобразить на лице улыбку. Папа тоже попытался изобразить улыбку.

Мы постучали в дверь Билли. Дверной молоточек был старым, черная краска на нем облупилась, но в двери имелось красивое витражное стекло с нарисованным на нем круглым солнышком, от которого расходились длинные косые лучи. Такие солнышки я рисовала, когда была маленькой.

Дверь открылась, и на пороге появился Билли. При дневном свете он казался еще более бледным и хрупким, чем обычно, но был в новом, странно сидевшем на нем нейлоновом спортивном костюме, а под отвисшим старческим животиком Билли был надет пояс с кошельком для денег.

– Вот, подготовился к путешествию, – сказал Билли, похлопывая себя по кошельку, а затем раскинул в стороны руки. Дав нам себя рассмотреть, он спросил: – Ну, как вам мой наряд? Я хотел, чтобы мне было удобно в дороге.

– Выглядишь просто потрясающе, Билли. Думаю, все стюардессы будут слетаться к тебе как мухи на мед, – ответил папа.

– Ты шутник, приятель, – хихикнул Билли, но было видно, что папины слова ему очень понравились. – Ну, заходите. Добро пожаловать в ваш новый дом. Боюсь, он покажется вам несколько старомодным, но что делать, я тоже человек «из прошлого времени». – Он шире открыл дверь, пропуская нас внутрь.

Мы вошли и остановились, привыкая к полумраку и осматриваясь по сторонам. Мне показалось, что мы попали не в дом, а в какой-то музей. В холле стоял маленький столик и подставка для зонтов, а на столике пристроился старомодный пузатый телефонный аппарат с круглым диском для набора. Телефон стоял на вязаной салфеточке, выцветшей и пожелтевшей от времени.

В гостиной Билли Щепки тоже было множество вязаных салфеточек и ковриков – на спинке ветхого оливково-зеленого дивана, и на каждом его подлокотнике, и на двух зеленых, в тон дивану, креслах. Еще салфеточки были на комплекте вставляющихся один в другой столиков и под китайскими вазами на полке выложенного изразцовыми плитками камина.

Перед этим камином лежал большой полукруглый шерстяной коврик – тоже, разумеется, вязаный. По его краям в одинаковых позах сидели две огромные толстые полосатые кошки. С вытянутыми вперед лапами и высоко поднятыми вверх головами они очень походили на египетских сфинксов. Сидевшая у меня на руках Лаки тревожно мяукнула. Я крепче прижала ее к себе. По сравнению с моей маленькой Лаки кошки мистера Щепки казались большими, как тигры.

Вязаные салфеточки, словно игральные карты, были разложены и на большом серванте, и на каждой салфеточке стояла фотография. Это были старые свадебные фото. Я принялась рассматривать изображенную на них странную, застывшую в напряженной позе пару – мужчина с маленькими усиками и в рубашке с воротничком-стойкой, упиравшимся ему в подбородок, и женщина в свадебной вуали, прикрывающей верхнюю часть ее лица.

– Это мои родители, – сказал Билли, указывая на молодоженов. Это прозвучало у него так, словно они были живыми, просто шести сантиметров ростом, и он знакомил нас с ними. Затем он указал на фотографию еще одной молодой пары – худенький неуклюжего вида молодой человек и пышная женщина, державшая его под руку. – А это мы с моей Мэриан, – он погладил застекленную фотографию по тому месту, где находились пухлые щеки Мэриан.

На серванте были также и детские фотографии – голый мальчик, лежащий на том самом полукруглом ковре перед камином.

– Это мой мальчик. Он тоже Билли, как его отец и как дедушка, правда, сам он сейчас называет себя Уиллом, – пояснил Билли, покачивая головой.

– У него в Австралии тоже свой прицеп с жареной картошкой, мистер Щепка? – спросила я.

– Нет, он поклялся, что никогда не станет продолжать мое дело. Я так и не смог его переубедить. Он стал барменом, и теперь у него свой винный бар в Сиднее, хотя я полагаю, что он все равно подает картофельные чипсы как закуску к выпивке. Картошку фри по-французски, или картофельные ломтики, или как там они еще сейчас называют старую добрую жареную картошку, – и Билли презрительно фыркнул.

– Интересно, моя мама и Стив ходят в его бар? – сказала я.

– Сидней очень большой город, Флосс, – негромко заметил папа и добавил, обращаясь уже к Билли: – Твой парень идет в ногу со временем, Билли. Умница. Он намного умнее нас с тобой.

А в доме Билли время действительно остановилось. Правда, здесь был телевизор, но еще более древний, чем тот, что стоял у нас в кафе. А еще у Билли имелся настоящий граммофон, который нужно заводить ручкой, а рядом с ним – стопка древних виниловых пластинок в коричневых бумажных конвертах.

– Боже мой, Билли, это все осталось у тебя еще со времен твоей свадьбы? – спросил папа, просматривая пластинки. – Нет, слушай, тут есть даже еще более старые записи!