Иосиф Дик - В дебрях Кара-Бумбы

– Эй, Сашка, давай сюда вагу, а сам зайди с торца!

Так мы укладывали венец - нижние бревна дома. Однажды подошел к нам Коляскин. Посмотрел на мальчишек, облепивших сруб, и сказал удивленно:

– Вот архаровцы! То их сахаром сюда не заманишь, а то сами налетели, как на мед…

Мы с Лешкой уже имели право есть мамо-папины продукты, потому что работали в поте лица. Так настояла Зойка. Владимир Сергеевич, правда, говорил, что это уже неинтересно, если мы все-таки начинаем прибегать к чьей-то помощи. Вот Робинзон Крузо добился всего сам, так и мы должны делать.

– И глиняные горшки будем обжигать? - спросил Лешка.

– А хотя бы и так.

– И пшеницу сеять?

– Ну, не совсем сеять, но надо знать, как ее сеют.

– А чего тут знать: бросил в землю и пошел руки в брюки. А она растет себе.

– Вот за одни такие слова тебя и стоит отлучить от мамочкиного сахара и консервов.

– Владимир Сергеевич, вы не правы! - сказала Зойка. - Вот если бы они вообще балбесничали, как эти На-Гарики, тогда другое дело: пусть сами себе и добывают пропитание. А раз они работают, мама и папа должны их поддерживать.

– Но Лешка-то ведь еще не получил аванса, - возразил Владимир Сергеевич.

– А вы сами-то работали? - насупился Лешка.

– У Владимира Сергеевича бюллетень, - сказала Зойка.

– Знаем мы этот бюллетень! - ответил Лешка и подмигнул мне.

– А ты что ему подмигнул?

– Ничего, это у меня нервный тик.

Но этот «нервный тик» для меня лично означал многое.

Позавчера, когда мы с Лешкой ушли на работу, Владимир Сергеевич с Зойкой остались одни. А когда мы прибежали на обед, то увидели, что Зойка с Владимиром Сергеевичем режутся в шашки и у него на лбу красное пятно.

Я догадался, что эти шашки Зойкины, и мне почему-то стало грустно. Значит, она специально ходила за ними домой.

А тут еще Лешка подлил масла в огонь. Когда мы пошли по грибы, он сказал мне:

– Ну, теперь пропало твое дело, не видать вам теперь Зоечку, как уши без зеркала!

– А куда она денется? - спросил я, сделав вид, будто ничего не понимаю.

– Никуда. Но просто она теперь будет чихать на вас с пятого этажа. Нужны вы ей больно!

– С чего это ты взял?

– А ты посмотри, кого она теперь по лбу щелкает?

Эти обидные для меня Лешкины домыслы я решил проверить сегодня же. Вернувшись к шалашу с грибами, я предложил Зойке сыграть в шашки, но она ответила:

– Некогда, некогда! Ты видишь, что с ним!

Она заботливо укрывала Владимира Сергеевича. Он не хотел ни есть, ни пить, но Зойка говорила:

– Ну пожалуйста, я вас очень прошу! Вы увидите, вам же лучше сразу станет! - и пыталась его поить горячим кофе из кружки.

О, почему я не заболел ангиной!

– А потом Владимир Сергеевич нам стал рассказывать эпизоды из своей жизни. И слушать его было необычайно интересно.

Однажды в зимнем туристском лагере он ехал с товарищем на лыжах по склону горы, и вдруг снежная лавина сбила товарища с ног и засыпала. Надо было мчаться за помощью в лагерь, но Владимир Сергеевич не бросил друга, а стал его откапывать сам. И так он разгребал снег всю ночь, пока не вытащил на склон своего полуживого товарища.

Зойка с горящими глазами смотрела на Владимира Сергеевича.

– И он, значит, живой остался?

– Живой. Что ему сделается! Сейчас тоже, как и я, геолог, - сказал Владимир Сергеевич. - А вот еще другой случай…

Наш вождь с головы до ног был напичкан разными случаями. Каждый его герой, будь то какая-нибудь бабушка или профессор, все они имели свои голоса, свои походки, и я, например, очень зримо представлял себе худощавого охотника в рваном полушубке, в огромной волчьей шапке, на которого в тайге напал уссурийский медведь-шатун. Владимир Сергеевич пошел с ружьем на подмогу охотнику, выстрелил в упор, но медведь все-таки успел снять скальп с Владимира Сергеевича. И ему в больнице снова натягивали волосы на голову. Это был невероятный случай, и мы, может быть, и не поверили бы, - начальнику Кара-Бумбы, но он в доказательство показал нам длинный шрам под волосами на лбу.

Я слушал Владимира Сергеевича и думал о том, что за таким человеком я пошел бы, на край земли. Только зря он все это при Зойке рассказывает!

Владимир Сергеевич лежал перед костром, и на его бледное, осунувшееся лицо спадали со лба две прядки волос, которые он то и дело закидывал пятерней назад. Глаза его - большие, карие - были очень живыми.

Вдруг в кустах мелькнула голова какого-то мальчишки. Мелькнула и исчезла.

– Что-о такое? - приподнялся на локте Владимир Сергеевич. - А ну-ка, Лешка, узнай, в чем дело.

Лешка вскочил на ноги и кинулся в кусты.

Через минуту он привел к шалашу наголо остриженного веснушчатого паренька. На нем были трусы и белая рубашка с пионерским галстуком. Ему было лет девять-десять. Он оглядел нас всех, бросил взгляд на шалаш и нерешительно сказал:

– Здравствуйте… товарищи! К вам можно?

– А-а, заходи, заходи! - будто старому приятелю, ответил Владимир Сергеевич. - Откуда пожаловали? Куда путь держите?

– Мы… я… - проговорил мальчик, не зная, с чего начать. - Мы в пионерском лагере все живем… А мне своего друга позвать можно?

– Ну что ж, зови! - сказал Владимир Сергеевич. Мальчишка засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул и закричал:

– Эй, Славка, иди сюда! Не бойся!

Кусты за шалашом зашуршали, и рядом с неожиданным пришельцем появился новый. Он был, так же как и первый, стриженый и в пионерском галстуке. Лицо у него было монгольское: скуластое, с узенькими щелочками глаз и с широким облупившимся носом.

– Вот, - сказал веснушчатый, - мы вдвоем пришли. Это Славка, а я Толя. А это правда, что вы к себе в шалаш принимаете?

– Конечно, правда. Вы же пришли и видите, мы вас не гоним! - сказала Зойка.

– Нет, мы не об этом… - сказал Славка. - Ну, в свой отряд вы записываете или нет?

– А какой у нас отряд? - удивленно спросил Владимир Сергеевич.

– Как какой? Вы же сами знаете… - улыбнулся Толя. Мы переглянулись.

– Мы-то все знаем, а вот ты что скажешь? - сказал я.

– Ну, про вас говорят, что у вас тут детский партизанский отряд по борьбе за самостоятельную жизнь…

Владимир Сергеевич улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку и спросил:

– Ну и с кем же мы боремся?

– Конечно, это, может быть, враки, - опустив глаза, сказал Славка, - но, говорят… с родителями!

Я хотел захохотать, но Владимир Сергеевич мне сделал знак рукой.

– А тебе кто же насолил, папаша или мамаша? - спросил вдруг Лешка.

– Ему мачеха насолила, - ответил за друга Толя. При слове «мачеха» у меня сжалось сердце. Я спросил: - А она тебя бьет или работать заставляет?

– Хуже, - ответил Славка.

– Она ему совсем дышать не дает! - пояснил Толя. Вот мы приехали в лагерь, а его мачеха в этой же деревне себе дачу сняла и все время лезет его целовать. А ему стыдно перед ребятами.