Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)

На обратном пути мы встретили кока со «Зверобоя» и с ним матроса по фамилии Пузатых. Друзья остановили нас и слезно принялись жаловаться.

Кок – разваренный дядя с унылым и красным носом – горько плакался, что нет у него научности и он вынужден был наняться на такое паршивое судно, как «Зверобой», где даже готовить приходится под открытым небом. Он уже простыл, у товарища Пузатых тоже голова болит и кружение. Оба идут в больницу получить порошки – как его, пирамидон, что ли? – и попросить бумажку, чтобы отпустили их отсюда назад в Тобольск. А на таком судне да с зимовкой ехать – это же верная смерть. Да вот товарищ Пузатых сам скажет.

И начал товарищ Пузатых – мужчина в годах и гладкий, как облупленное яичко. Начал и остановиться не мог, пока не выболтал всю свою жизнь и все свои обиды.

Отец-то у него был сам с образованием второго разряда, а его учить не захотел. И как был он, Пузатых, на Алдане, муку покупал по двадцать два лотика чистого золота. И возил он, Пузатых, то золото в Монголию. И падали дорогой все верблюды. И много у него, у Пузатых, в те времена водилось этого золота. И как он, Пузатых, четырех жен переменил и опять думает жениться. И попал на проклятый тот «Зверобой» спьяну, все по той же причине отсутствия научности. Выгоды с ней, со службы этой, никакой. Да как бы еще в беду не влететь: моторишко-то на «Зверобое» – никуда. И вся надежда у него, у Пузатых, теперь только на больницу. А уж если и тут не пройдет, так дальше и вовсе крышка, потому что дальше на берегу и начальства никакого не будет, тюлени одни да моржи в море.

– Истинная правда, – подтвердил кок и закивал унылым носом. – Истинная правда, золотые ваши речи, товарищ Пузатых.

Они попросили ничего не говорить капитану и побрели в больницу. Мы вернулись на судно.

Часа через полтора пришел командир. Котлов еще достать не удалось, он приказал готовиться к отходу.

Матросы нехотя повиновались.

Тут подошли Пузатых с коком. Мы еще издали поняли, что их постигла неудача. Красный нос кока побагровел и свесился до самого подбородка. Мелкие глазки Пузатых растерянно бегали по полу.

Приятели, как крысы, проскользнули мимо каюты командира на ют. Пузатых поманил за собой пальцем матросов.

Я прошел на ют послушать, о чем у них будет разговор.

– Не достал – шипящим голосом говорил Пузатых. – Что он – отравить нас хочет? В таких котлах обед варить! Яд это.

– Он говорит, – сказал радист, – в Аксакове котлы возьмем.

– Нарошно, нарошно говорит, – шипел Пузатых, – заманить! Откуда там котлы? Нет там никаких котлов. Это чтобы только отсюда убраться скорей, чтобы возврату нам не было. На верную смерть ведет.

– Он говорит, – сказал молодой матрос, – если что не в исправности будет, мы зимовать не остаемся. Назад вернемся.

– А вы верьте, верьте, бараны! Заведут во льды, тогда возвращайся как хошь.

Матросы молчали, понурившись.

– А кок больной! Помрет, ей-богу, помрет, – кто нам тогда готовить будет? Да в таких котлах!

– Нет, ребятушки, нельзя дальше, нужно всем сразу – и чтобы назад в Тобольск.

– Пошли к командиру! – встряхнулся вдруг юный радист. – Что на самом деле!..

Все гурьбой повалили на бак. Позвали командира.

– Все собрались? – безмятежно спросил командир. – Ну, заводи мотор.

– Иван Иваныч, – поднялся радист, – команда не хочет концы отдавать. С такими котлами на смерть идти не согласны.

Командир медленно из-под крылечка оглядел всю команду. И спокойно уселся на якорь.

– Так. Ну, я же уж говорил вам, что тут котлов нету, получим в Аксакове.

– Это вы говорите, чтоб только отсюда нас увезти, чтобы возврата нам не было, – зашумели матросы.

Крылечко приподнялось – выглянули удивленные глаза.

– Почему же из Обдорска возврат есть, а из Аксакова или Пуйко нет возврата?

– И кок болен! – крикнул радист. – Помрет, куда денемся?

Командир отыскал глазами кока.

– Ну как, Степа, что в больнице-то сказали?

Кок зашмыгал багровым носом.

– Оно… вообще… говорят, насморк, говорят, если что, говорят, так вообще, говорят, ничего пока…

– А товарищ Пузатых где же? Тоже, поди, здоров?

Пузатых исчез. Вся команда обернулась. Радист вскочил, побежал на ют. Оттуда раздался его звонкий голос:

– Пузатых картошку чистит.

– Отдать концы! – приказал командир.

Матросы кинулись к канатам.

«Зверобой» медленно отделился от соседнего судна, повернулся, пополз вперед. Канат, прикрепленный на юте, вздрогнул, плеснул по воде, натянулся. Две парусные рыбницы и белый ботик послушно выстроились и потянулись за ним.

Мотор ровно отстукивал, выбрасывал клубочки дыма.

– Запыхтел Максимка!

Матросы улыбались.

– А тебе, Пузатых, набьем мы пару обручей с большой бочки, чтоб не лопнул до возвращения!

– Ему по Тихому океану плавать!

– Пропеллер тебе, Пузатых, и лети ты, дружок…

Призрак гор. – За шахматами с командиром. – В мире светло. – Аксакове. – Последний отряд тайги. – Максимкины фокусы. – Авария.

Спокойной гладью Полуя вошла в широкую Обь. Туман совсем рассеялся. Необозримая, лежала перед глазами тундра.

– Смотрите, – сказал Иван Иваныч, командир, – Урал.

С запада на горизонте громоздились облака. Я взял бинокль. Белые, почти неотличимые от гряды облаков, поднимались высокие призраки гор.

«Зверобой» шел медленно. Впереди проплывали утки. Носились чайки. С берега поднялась крошечная трясогузка, волнистым полетом пронеслась над водой, села на борт. Попрыгала, попиликала – и улетела назад на берег. В командирской каюте, на койке (койка да столик, вот и вся каюта) я играл с Иван Иванычем в шахматы.

– Скажите, – спросил я, – дисциплинка-то у вас не слишком того? Шах! Как вы решаетесь на серьезное дело с такой командой: с этим коком и Пузатых? Карское море – не шутка.

– Команда? – переспросил Иван Иваныч. Он обдумывал свой ход. – Команда у меня – отличные ребята. Беру вашего слона.

– Концы-то отказывались отдать. Ладью за слона? Что ж, у меня качество. Что вы будете делать, если в море такая шутка?

– В море? Никогда! Пузатых – отчаянный трус, вредитель и классовый враг. Ребята отлично это понимают. В море дело серьезное, и он сам знает, что там его в два счета выкинут за борт эти же самые ребята, ежели что. На суше он куда вреднее. Держу: дело знает – использую как спеца. Здесь он весь наяву. Ферзю вашему шах.

Ровно тукает мотор.

– Аах-ха-хаа! Аах-ха-ха! – смеются большие белые чайки, сибирские хохотуньи.

Мы кончаем партию, садимся на полубаке.

Плоские берега: земля кончается. Вода огромна. В мире просторно и светло.