Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)

И тут неожиданно случилось что-то странное: косатки разом остановились, их фронт смешался. Черные треугольники пошли сновать вправо и влево, точно перед ними неожиданно выросла невидимая стеклянная стена, и они заметались перед ней, тыкаясь носом, как рыбки в аквариуме.

Котики спокойно плавали у берега.

Я вопросительно посмотрел на алеутов. Они улыбались.

– Мель, – сказал старшинка Петр Березин. – Косатки не могут.

Прошло несколько часов.

Косатки по-прежнему держались в море, не приближаясь и не отдаляясь от острова.

Котики лежали на лежбище, плавали у берега.

– Так будет долго, – говорили алеуты. – Косатки не уйдут, будут караулить несколько дней.

Я спокойный человек, но такое положение дел меня возмутило.

Что же, в самом деле, хищники обложили стадо, наши котики должны отсиживаться на лежбище, как в крепости, и будут голодать, пока враг не вздумает снять блокаду? А мы-то на что? Разве не первая наша обязанность охранять стадо от всяких бед и напастей, заботиться о нем?

И я придумал: надо перестрелять из винтовок косаток. С берега далеко – не попадешь, да и котикам беспокойно. Надо с лодки.

– Идем, – сказал я алеутам, – возьмем лодку. У караула есть винтовки, у меня – мой саведж. Мы им покажем.

Алеуты только переглянулись и не тронулись с места.

Как ни убеждал я их, они не соглашались на мой план. Говорили, что с лодки они в косатку стрелять не станут, говорили, если ранишь, разъяришь косатку, крепкое, как ядро, двухсотпудовое тело с разгону с быстротой летящего с высоты камня ударит в борт. Какая лодка выдержит?

Не знаю, станет ли раненая косатка таранить лодку, но знаю, что алеуты не трусы, и никто лучше их, островитян, извечных жителей океана, не знает его опасностей.

Мне пришлось отказаться от моего плана, но в своем докладе правлению я указал на необходимость иметь на Командорах мореходный сильный катер с доброй гарпунной пушкой против косаток.

Бригады алеутов отправились по ухожам для ремонта юрташек. Катер развозит запасы вяленой рыбы по дальним ухожам.

В этом году мы заготовили красной рыбы 40 тысяч штук для себя и 10 тысяч для Медного.

Своей рыбы на Медном мало. Там алеуты заготовляли для себя только мясо упромы-шленных котиков.

Сейчас катер привез плохую весть с дальнего ухожа Бобрового: кто-то чужой побывал в юрташке.

Дверь найдена открытой. В печурке обгорелые поленья, посуда в беспорядке. Это уж не ваньки, а люди, и не наши.

Алеут честен и никогда не трогает чужого. С хозяйством юрташки он хорошо знаком, а эти люди не нашли дымовой трубы, спрятанной, как обычно, между печкой и стеной, пытались так разжечь дрова. Они не догадались вымыть чисто смазанной жиром посуды. Наверно, потому и бросили ее, что на огне от нее пошел ужасный чад, вонь.

Кто эти неизвестные люди? Откуда? Зачем высадились на нашем безлюдном острове?

Ответить нетрудно: ведь в этом месяце молодых песцов-норников можно ловить голыми руками.

Пушистое золото приманивает охотников до легкой наживы.

Ухож Бобровый лежит на южном конце острова. Там легко незаметно высадиться, можно жить много времени и остаться никем не замеченным.

Назначил туда постоянный караул с винтовками.

С Северного лежбища дали знать, что косатки сняли осаду и скрылись с глаз.

Осада длилась пять дней.

21 августа – 20 сентября

Остров Беринга

Недели две я не был на лежбище. Пришел вчера и еле узнал его.

Там нет уже разделения на главное лежбище и площадку холостяков: секачи, холостяки, матки – все смешалось в одно мирное стадо. А черных котиков не узнать: они выросли, превратились в серых и плавают вместе со взрослыми.

Старики и молодые все дальше отплывают от берега. Частенько бывает, наши отправляются в гости на Медный, а медновские гостят у нас. Скоро всем им трогаться в далекий путь. Перед отвалом медновские и наши собьются в одно стадо.

Я долго стоял на вышке и разглядывал котиков в сильный бинокль. Глаза устали. Я положил бинокль и стал глядеть на море. Гладкие черные головы зверей то появлялись, то исчезали в воде.

Вдруг странное зрелище привлекло мое внимание: вдали от берега мчалось что-то длинное, темное. Оно змеей извивалось на поверхности моря и, как иглой, прошивало волны.

Издали это «что-то» очень напоминало спину какого-то быстроходного морского животного, но гигантских размеров: в длину оно было метров тридцать.

Я опять взял бинокль.

Разгадка оказалась проста. То, что невооруженному глазу казалось гигантской спиной, было – как бы это сказать? – было чем-то вроде чехарды или пятнашек.

Молодые котики играли. Длинной вереницей они гнались друг за другом, то выбрасываясь из воды, то ныряя. Их было много, и их спины образовали почти сплошную, быстро двигающуюся ленту.

На обратном пути с лежбища я видал молодых ванек.

Теперь уж их не догонишь: здорово научились бегать.

В селении ждут парохода. Он должен был прийти в августе, но вот уже скоро половина сентября, а парохода нет и нет.

Разом пропала надоедливая мясная муха. Алеуты заканчивают заготовку юколы (вяленой рыбы). Прекратился ход нерки в реке. Но без перерыва пошла другая рыба – кижуч. Он тоже из лососевых, но крупнее, не такой красный, как нерка, и – на мой вкус – гораздо вкуснее ее.

Кижуча заготовляем только для себя, собак им не кормим и песцов не подкармливаем.

У алеутов главная забота сейчас – сенокос.

На острове штук до сорока коров, две козы и одна лошадь, и всем им надо заготовить на зиму сена. Вот свиньи, с теми просто: посадил в шлюпку, отвез в закрытую скалами бухту и пустил гулять на воле. Через скалы им не удрать, а съедобных морских водорослей, морских огурцов, ежей на лайде хватит на целое стадо. Быстро жиреют свиньи на берегу, во всякое время года там для них корм.

А сена накосить да высушить тут – дело трудное.

Хорошей травы мало. Есть заросли трав – пучки, лабазника – выше человеческого роста. Но эти травы не годятся в корм. Добрая трава растет только в долинах рек. Тут алеуты и косят. Верней сказать, рубят траву сплеча: косы у них – не русские литовки, а особенные, американские. Но накосить не так трудно, трудно высушить. Редко, очень редко выдается у нас солнечный денек. Все туманы, туманы и бус – мелкий дождичек, водяная пыль с неба. Как тут сушить сено? Нужно перейти на силос.

Пока мужчины косят да сушат, женщины собирают ягоды. Ягода у нас разная: морошка, княженика, рябина, шикша. Шикша – ягода черная, растет вроде вереска. Сухими ее кустиками хорошо разжигать костры и топить печи; на вкус она ни сладкая, ни горькая, ни кислая.

Самая вкусная у нас ягода – рябина. Можно из нее варенье варить, можно и так есть: здесь она без горечи. А деревья – смотреть жалко: по колено рябина.