Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)

Значит, мы мчались уже с быстротой сорока километров в час, – с быстротой лучших лошадей на бегах.

Волк продолжал уходить трусцой. Но расстояние между нами не уменьшалось.

– Гони! Гони! – сквозь плотно сжатые зубы страшным голосом хрипел Виктор Степанович.

Он был бледен. Петя еще наддал.

Волк и тут не перешел в галоп.

Ни разу он не обернулся. Да и не мог обернуться: так устроена его шея, позвоночный столб. Но, видно, хорошо знал, где мы: еще прибавил ходу, шел все на том же расстоянии от машины.

Машина гудела и подскакивала. Нас трясло в ней, как от лихорадки.

– И-эх! – вырвалось у Виктора Степановича.

Петя замедлил ход. Пошли ухабы.

Волк уходил от нас.

Но не прошло и минуты – дорога стала ровной, мы опять помчались с прежней скоростью.

– Жарь, жарь, жарь! – как в бреду твердил Виктор Степанович.

Расстояние между волчьим хвостом и нами стало заметно уменьшаться.

Машина подозрительно скрипела. Но Петя не сбавлял ходу.

Уже ясно можно было различить свалянную шерсть на толстом полене [5].

Виктор Степанович вдруг откинулся на сиденье.

– Брось, Носик! – сказал он совсем другим голосом. – Ясно же, не может живое тело тягаться с машиной.

Казалось, у него пропал всякий интерес к состязанию. Даже нотка сожаления к зверю зазвучала в его словах.

Я его понимал. Мне тоже жалковато было зверя. Но Петя не философствовал. Он еще прибавил скорости.

Мы с Виктором Степановичем крепче вцепились в сиденье, уперлись ногами: сейчас мы налетим на волка, будет толчок, хрустнут под колесами кости.

Волк был от нас в каких-нибудь двадцати шагах.

Вдруг Петя повернул рулевое колесо: дорога круто сворачивала в сторону. На мгновенье полоса света упала в степь. Волк мчался по ней. Мы повернули. Свет опять лег вдоль дороги. Но волка на ней уже не было.

– Ушел! – с досадой крикнул Петя.

Так – неожиданно – состязание окончилось вничью, горячий спор прервался навсегда.

Петя умерил ход и рукавом вытер пот со лба.

Все молчали.

Мы присмотрелись к местности и скоро остановили машину: мы были у того места, куда ехали.

Когда мы вылезли из автомобиля, Петя поставил машину так, чтобы свет фар освещал то место, где мы после охоты отдыхали.

Все трое тщательно осмотрели траву, канаву. Но портсигара не нашли.

Мрачный сел Виктор Степанович в автомобиль. Мы поехали.

– Однако не понимаю, – произнес профессор, – кой черт он раньше не нашелся?

– Кто? Портсигар?

– Какой портсигар? Ведь стоило ему только свернуть с дороги – и он ушел бы от нас. Значит, для него не линия дороги определяет направление бега. Значит, он прямо, все прямо бежит, как по ниточке.

– Виктор Степаныч! – вдруг перебил Петя Носик. – А откуда вы папиросу взяли?

– А? Какую папиросу? Эту? Да из кепки. Кепка на пол упала, из нее папироса и вывешилась.

– Так взгляните-ка, – наверно, и портсигар там?

Виктор Степанович схватил кепку.

– Совершенно правильно: вот же он… Я его, значит, в шапку… И пропуск тут.

Вот удивительно! Зачем же мы столько времени и бензина потратили, а?

Я сказал:

– Виктор Степанович, вы – волк.

Профессор подскочил.

– Я?.. Как так волк?

– А так. Вам стоило только протянуть руку, чтобы взять пропуск. А вы всю ночь мчались за ним по степи. Вот так и волк. Пропуск был у него в кармане: стоило ему только свернуть с дороги – и он спасен.

Не могли же мы за ним прыгать на машине через канаву.

Но зверь бежит по дороге, освещенной фарами.

Бежит по ней, как по коридору. Резкие границы тьмы кажутся ему сплошными, неприступными стенами, стенами до самого неба.

Ему и невдомек, что препятствие это – мнимое, призрачное препятствие. Стоит только взять вбок…

– Понимаю! – вскричал Виктор Степанович. – Вы правы: я – волк.

Автомобиль мчал нас за город – на аэродром. Покачиваясь на мягком сиденье, мы молчали. И мне и моему спутнику первый раз в жизни предстояло подняться на воздух, – и каждый из нас был погружен в свои мысли.

Я думал: «…Мчаться по воздуху, чтобы дух захватило! Чтобы небо крутилось и земля убегала назад. Чтобы все неподвижное ожило, леса сорвались и горы сдвинулись с мест. Какое высокое наслаждение – летать! И видеть с высоты как на ладошке все, что бегает, ползает, копошится на земле… Все сразу видеть…»

Торжественное настроение охватило меня. И я, обращаясь к своему спутнику – к человеку, который сейчас разделит со мной радость первого полета над родной землей, – проникновенным голосом сказал:

– Профессор, дорогой Виктор Степанович, о чем вы думаете в эти минуты?

Профессор мотнул бородкой, поднял на меня задумчивые глаза.

– Я думаю, – сказал он медленно, – о песьей масти.

– Как? – переспросил я, ничего не поняв от неожиданности.

– О собачьей масти, – повторил Виктор Степанович. – Здесь, в Челябинской области, великолепная охота на уток и гусей. Вот я и думаю: какая собачья масть лучше всего подойдет для этой охоты? Вы как считаете? А?

– Зеленая! – буркнул я сердито. Вся торжественность минуты мигом испарилась от такого вопроса.

Профессор даже не улыбнулся.

– Зеленая, конечно, была бы идеальной, – согласился он все так же задумчиво. – «Защитный» цвет – под траву, камыши. Вот и горе, что до сих пор не вывели зеленых собак.

– Так возьмите да выкрасьте, – злился я.

– Постойте, вы серьезно мне скажите. Я думаю, бурая или кофейная. Под цвет земли. А? Как вы полагаете?

Я вздохнул: раз уж профессор всерьез задался каким-нибудь вопросом, ни о чем другом с ним не поговоришь.

– Кофейной масти мой Джим, – уныло ответил я. – А теперь я завел себе Боя в пегой рубашке: большие черные заплаты на белом да еще желтые пятна на морде и лапах. И могу вас заверить. Кофейного Джима утка издали замечает, а пегого Боя – нет.

– Ну, ну, ну! – замахал рукой профессор. – Простите, но ведь это же абсурд! Белые пятна на черном! На фоне зеленой, желтой травы и листвы, на бурой земле – всюду белый цвет самый броский. Не станете же вы на утиные засидки надевать белый балахон?

– Это другое дело.

– Нет, позвольте: почему же другое? Речь идет о наиболее незаметной окраске. Посмотрите, птицы: гуси – серые, утки – серые.

– А нырок-гоголь? Он черный с белым. А сорока-белобока?

– Что ж, исключения только подтверждают правило. Давайте рассуждать логически. Мое положение: чтобы собака не была издали заметна птице, надо, чтобы ее масть подходила под цвет окружающей обстановки. Белый и черный цвет всего заметней на фоне зелени и земли. Теперь ваши доказательства. Ну-с?

Я был приперт к стене. На основании опыта я был уверен в своей правоте, но доказательств у меня не было никаких. Почему, правда, птицы издали не замечают моего Боя?