Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)

«Надо скорей за Ларивоном! – подумал он. – Все равно без лошади не обойдешься».

И побежал из лесу.

Старому глухарю приходилось теперь ночевать одному в тайном убежище друзей.

Лось уходил с вечера, всю ночь бродил по лесу и возвращался, только когда солнце поднималось над деревьями.

Глухарь уже привык к долгим отлучкам своего друга.

Но сегодня ночью его разбудили гулкие выстрелы. Ночь прошла тревожно. И, когда рассвело, глухарь не полетел на жировку, а остался ждать друга.

Тревожное выдалось и утро: невдалеке слышались громкие голоса людей.

Солнце встало уже над вершинами деревьев, а Одинец все еще не шел.

Глухарь не мог больше ждать: он жестоко проголодался. Он снялся с ели и полетел клевать жухлую, уже тронутую утренником, жесткокожую бруснику.

Охотник не заснул всю ночь. Ларивон убедил его, что в темноте найти зверя невозможно и что лучше даже подождать подольше, дать ему изойти кровью, а то опять поднимется и уйдет далеко.

Чуть свет Ларивон запряг лошадь. Ежась от холода, они покатили через поля.

Охотник был как во сне. Смотрел на землю, на лес, на весь мир – и не узнавал его. Земля подернулась серебристой изморозью, лес разубрался пышными цветами осени, в небе розовели легкие облачка.

Одно раздражало охотника: он не мог понять, почему крестьянин так равнодушно, почти враждебно принял известие о его победе над страшным зверем?

Услышав, что Одинец тяжело ранен, может быть, уже мертв, Ларивон ни слова похвалы не сказал охотнику, молча улегся и через пять минут уже храпел.

Они въехали в лес. Впереди, по неширокой лесной дороге шел человек с топором за поясом. Когда телега поравнялась с ним, он внимательно оглядел охотника и, не снимая с головы шапки, спокойно молвил:

– Здорово, дядя Ларивон! Ай на охоту барчука повез?

– Да вот, вишь ты, за раненым лосем собрались.

– Одинца я убил, – не выдержал охотник.

Путник разом оживился. Глаза блеснули из-под густых бровей, бородатое лицо передернулось.

– Одинца? – быстро спросил он. – Подсади-ка, дядя Ларивон, больно поглядеть охота!

– А садись! – разрешил Ларивон. – Может, пособить случится.

Охотник обрадовался новому спутнику и стал ему рассказывать, как подкараулил и свалил старого лося.

Бородатый крестьянин смотрел на него с нескрываемым почтением, долго разглядывал ружье, совсем по-детски удивлялся рассказу о страшном ударе пули «жакан».

– А Одинцову лежку нашел?

Охотник сознался, что лежки найти не мог, как ни искал. Тогда бородач заметил:

– Гляди, он и раненый под землю не ушел бы: дошлый зверь.

– Никуда не уйдет! – сказал охотник. – Я его разрывной пулей стрелял.

Они уже подъехали к тому месту, где надо было сворачивать с дороги.

Седоки слезли. Ларивон повел лошадь в поводу, следя, чтобы телега не задела осью за дерево.

Охотник быстро разыскал куст, у которого вчера стоял. Его шапка и вабик так и провалялись тут всю ночь.

Потом все трое внимательно осмотрели следы, начав с того места, где лось упал.

Бородач уверенно сказал:

– В брюхо садануло, в левый бок. Рана тяжелая: горлом кровь хлещет. Далеко зверю не уйти.

Охотник с интересом взглянул на следопыта.

– Почему вы знаете, что в левый бок и что кровь эта из горла, а не из раны?

– А то нет: вишь, по следу с левой руки текет? А что посередь следу – это из горла.

«До чего просто! – подумал охотник. – Как это мне самому не пришло в голову?»

Бородач пошел впереди, за ним – охотник; Ларивон с лошадью сзади. Шли медленно, поминутно заглядывая вперед: даже тяжело раненный лось опасен и может напасть на преследователей.

Крови на следу было много: видно, лилась струей. Местами она лежала на земле черными запекшимися сгустками. Зверь, однако, шел и шел вперед.

Редколесье кончилось. Вышли к речке.

Тут Ларивон привязал лошадь к дереву: надо было сперва узнать, где зверь пал, – может, в чаще, куда и не продерешься с телегой.

Бородач в это время стал на колени у четко отпечатавшихся в глинистом берегу следов и зачем-то смерил их четвертью. Когда он после этого взглянул на охотника, охотнику не понравился его взгляд: в нем не было и следа прежней почтительности. Бородач глядел на него, прищурившись, подозрительно, почти насмешливо.

– Ну что еще? – сердито спросил охотник, чувствуя, что краснеет от этого взгляда, и злясь на себя за это.

Но бородач ничего ему не ответил и опять пошел вперед, на этот раз быстро и уверенно.

Они еще добрую версту петляли по лесу. Нашли березу, где раненый зверь терся раненым боком о ствол: белый ствол дерева аршина на два от земли был весь замызган темной кровью.

Потом – как-то совсем неожиданно – охотник узнал место, где они находились: они шли прямо к болоту, где всегда исчезал Одинец.

Сердце тревожно екнуло в груди: неужели опять ускользнул проклятый зверь?

Молча прошли еще немного – и вдруг бородач обернулся и сказал шепотом:

– Эвона, в чапыжнике залег. Иди. А подниматься станет – бей проворней: уйдет!

Не показывая вида, что волнуется, охотник двинулся вперед с ружьем наготове.

Густой остров лиственного молодняка, на который показал бородач, был невелик. Деревца потеряли уже всю листву, – они не могли скрыть громадного тела зверя, если б он вскочил.

Охотник подвигался по кромке, беспокойно шаря глазами впереди.

Он обошел уже почти весь островок, а лось все еще не показывался.

Впереди – еще мысок низкорослой заросли.

«Тут!» – почувствовал охотник.

Подняв ружье, сделал скачок – и чуть не споткнулся о распростертое звериное тело.

Зверь не шелохнулся. Он лежал на правом боку, неестественно подогнув под себя голову, высоко подняв застывшую заднюю ногу.

Охотник опустил ружье.

– Готов! – крикнул он дрогнувшим голосом. – Смотрите!

Он замолчал: к горлу подкатил жесткий ком.

Он не слышал, что говорили теперь уже громкими голосами крестьяне.

Бородач подошел к убитому лосю и, взявшись за рог, выпростал голову зверя из-под тяжелой туши.

– Гляди на свово Одинца! – сказал он охотнику и презрительно сплюнул.

Вместо широких рогов-лопат на голове лося торчали какие-то жалкие спички.

Охотник глядел и не понимал.

Бородач обернулся к Ларивону.

– Я еще по следу приметил, что лосек молодой: Одинцов след – во! Одинец разве такому дастся?

И опять, обращаясь к охотнику, поддразнил:

– Хотелося лося, да не удалося!

Как сквозь туман, донеслись до охотника слова Ларивона:

– Толковал ему, каков из себя Одинец-то. Известно, городскому человеку ни к чему, – что старый бычина, что теленок.

Охотник растерянно пролепетал:

– Не может быть: я же Одинца стрелял!