Евгения Ярцева - Принцесса льда

Мама встретила ее в фартуке и с ножом-резаком, похожим на топор. И с места в карьер бросилась оправдываться:

– Видишь ли, тут один знакомый должен зайти… Он предложил починить нам кран.

Кухонный кран хронически подтекал. Мама вызвала сантехника, тот провозился с краном кучу времени и содрал за это кучу денег. Но на следующий день кран потек с новой силой, а в квартире как раз установили счетчик на воду.

– Понимаешь, он такой любезный человек, несколько раз меня с работы на машине подвозил… он вообще всех коллег подвозит… и всегда готов отремонтировать любую технику, прямо подвижник, руки золотые… Когда на работе забарахлил кондиционер, он его по косточкам разобрал и за десять минут вернул к жизни и компьютеры несколько раз реанимировал, а когда принтер начал жевать бумагу, он…

Мама многословно и патетично, будто подвиги Геракла, расписывала его победы над техническими устройствами – по ее словам выходило, что этот подвижник с золотыми руками денно и нощно рыщет в поисках сломанных компьютеров, принтеров и кондиционеров. Хлебом его не корми, только дай что-нибудь починить.

– А главное, он сам захотел кран отладить, напросился, можно сказать… Не откажешься же, правда? Это было бы просто невежливо! Видишь, я уже подготовилась, инструменты разыскала…

На кухонном столе и впрямь лежали разводной ключ и отвертка. А еще – кулинарная книга, раскрытая на рецепте мяса по-французски. Оставшееся место занимали тарелки, вилки, ложки, ножи, бокалы, стаканы, рюмки, салфетки и старинные кофейные чашки, которые всю жизнь пылились в серванте и никогда не использовались по назначению. В духовке готовилось то самое мясо по-французски, чей запах встретил Машу на лестничной площадке. В холодильнике, обычно голом, как ливийская пустыня, появилось блюдо с нарезкой из ветчины, карбоната, бекона и салат оливье – правда, купленный в супермаркете, зато переложенный в красивую салатницу и утыканный перышками петрушки. Кухню, одним словом, было не узнать.

Собственно, подготовка к починке крана охватила всю квартиру. В коридоре Маша споткнулась о шланг пылесоса, в комнатах не осталось ни соринки, ни пылинки, на кроватях красовались новые покрывала, на окнах – новые шторы, на подоконниках – цветы в горшках. Не узнать было и маму. То и дело заглядывая в духовку – проведать, как поживает мясо, – она умудрялась в то же время мыть и сушить волосы, потом собрала их наверху, заколола великанскими шпильками и наложила на лицо маску из белой глины. И в халате, напоминавшем кимоно, стала вылитая актриса японского театра кабуки.

В таком живописном обличье и застал ее звонок в дверь.

Мама ойкнула, заметалась на месте, захлопнула кулинарную книгу и затолкала ее в ящик под плитой. Выпихнула Машу в прихожую:

– Открой ему, встреть вежливо, ладно? Я быстро!

И исчезла в ванной комнате.

Маша отперла дверь и оказалась лицом к лицу с тем самым «коллегой по работе», с которым застукала маму у газетного киоска. В руках у коллеги был экзотического вида букет, из кармана кожанки торчало бутылочное горлышко. Он, похоже, чуть-чуть растерялся.

– Э-э-э… это вам, – он сунул Маше букет. – Здравствуйте, вы, наверное, Маша? Поздравляю с успехом, ваша мама рассказала, что вы оказались среди победителей. А она сама?..

– В ванной, сейчас выйдет, здравствуйте, спасибо, очень приятно, – ответила Маша как можно вежливей. – Пожалуйста, проходите. – Она налила воду в вазу и поставила цветы на стол, втиснув их между бокалами и кофейными чашками. – Большое спасибо, – повторила она, хотя и сомневалась, что букет предназначался ей.

– Саша, – представился коллега.

– Маша, – сказала Маша.

– Очень приятно, – сказал он.

– Взаимно, – сказала Маша. – Давайте я повешу вашу куртку.

– Ничего-ничего, я сам, большое спасибо.

– Проходите, пожалуйста…

– Спасибо…

Обмен вежливыми фразами здорово затянулся, оба это понимали и с нетерпением ждали, чтобы мама вышла из ванной и наконец его прекратила, но она, видно, решила проторчать там до второго пришествия.

Чтобы не стоять столбом, Маша принялась расставлять тарелки и раскладывать приборы.

– Вам помочь?

– Нет-нет, я сама, спасибо… Присаживайтесь, пожалуйста!

– Спасибо большое…

Саша опустился на табуретку, и тут появилась мама – в новом платье и новых сережках, такая красивая, что Маша от удивления села, а Саша встал.

– Ну как, уже познакомились? – спросила она с солнечной улыбкой. – Кран еще не починили?

– А, ну да, кран, – Саша огляделся. – Этот?

Он попросил фартук («Чтобы не изгваздать джинсы, которые сегодня надел в первый раз»), засучил рукава, развинтил кран на части, перебрал их с проворством фокусника и заново все скрутил.

– Порядок, – сказал он. – Вот и все дела.

– Поужинаем? – предложила мама.

– Угу, – кивнул Саша. – Я вам кое-что принес… – Он шагнул в прихожую и вытащил из кармана кожанки бутылку. – Это знаете что? «Портвейн красный Массандра» урожая тысяча восемьсот девяносто третьего года! Коллекционное вино. Сам такое впервые буду пробовать. Я его берег для какого-нибудь, ну… особого случая. Эту коллекцию в девяностых годах занесли в Книгу рекордов Гиннесса, как самую многочисленную и уникальную, – рассказывал он увлеченно, держа бутылку обеими руками. – Ее начали собирать граф Воронцов и князь Голицын в конце девятнадцатого и начале двадцатого века. Оттого что вино так долго хранится, на стенках бутылки должна быть «рубашка» – осадок от веществ, которые придают вину цвет. Еще из-за долгого хранения, говорят, вкус становится необыкновенно тонким. У этого вина даже удостоверение есть, как у человека – паспорт. Так что перед вами настоящий эксклюзив!

Мама не стала уточнять, что ее жареное мясо – тоже эксклюзив, который она приготовила впервые в жизни. Извлекла из холодильника салат, блюдо с нарезкой и бутылку минералки.

Саша бережно, как хрупкое сокровище, поставил бутылку на стол, попросил у мамы штопор и, прицелившись, стал вкручивать витую железку в самую середину пробки. Потихоньку, не дыша, словно от точности его движений зависела чья-то жизнь.

«Священнодействует, как древнеегипетский жрец», – подумала Маша. От Саши не укрылось, как она закусила улыбку.

– Вы не подумайте, Маша, я не какой-нибудь алкоголик, «не пью и не курю до наступленья темноты» [3] , – сказал он с лукавинкой, и Маша поглядела на него уважительно – она очень ценила «Сплин». – И после наступленья темноты – тоже. Но эта штука для меня, как бы сказать… произведение искусства, что ли. – Он зажал бутылку коленями и аккуратно вытянул из горлышка пробку. – А откупориваю я его заранее, потому что вино должно подышать. Минут десять-пятнадцать.