Евгения Ярцева - Принцесса льда

– Да уж, одни вопросы… Ладно, девочки, долго разговариваем. Какой толк мусолить неприятную тему, раз мы ничего не можем поделать, – Лариса снова положила руку Маше на плечо: – Будем жить дальше. Не такая уж страшная беда, и всего одна, правда, Маш? Переживем!

«Не одна, – подумала Маша. – Беда никогда не приходит одна».

Горько было ощущать себя объектом чьей-то ненависти и интриг. Но в сто раз сильней была горечь после вчерашнего непредвиденного разрыва. Как будто проклятие Ильи вступило в силу. «Тебе это отольется…» Неужели я была не права, спрашивала себя Маша. И призналась: да. Она же сразу раскусила, что Илья эгоистичный и недалекий, что он не имеет ни малейшего представления о ценностях, которые для нее стоят во главе угла. Призналась и в том, что он по-своему был прав и вполне резонно напомнил ей о своей откровенности. Он показал себя сразу во всей красе, не скрывая ни эгоизма, ни ограниченности. Она могла бы сделать выводы давным-давно, еще в Финляндии. Чего ради себя обманывала? «Говори правду, – беспощадно требовала Маша. – Осуждала его, что падок на престижность, а сама-то что?..» Очень уж ей льстило, что «король группы» – ее парень. Что ей завидуют. Что из белой вороны она превратилась в «девушку Ильи». Она упорно закрывала глаза на те качества, которые ее отталкивали, и вместе с тем испытывала необъяснимое чувство вины. Выходит, она обманывала не только себя, но и Илью. Его лицо, каким оно было в последний раз в кафе, стояло перед глазами. «Радуйся, – мысленно говорила ему Маша. – Отлилось, еще как…»

На второй в своей жизни российский чемпионат Мария Климова ехала в ранге мастера спорта международного класса.

Чемпионат служил «генеральной репетицией»: нужно было обкатать программу для Олимпийских игр. Ни Алена, ни Вероника в нем не участвовали: первая поступила в институт, вышла замуж и на время прекратила занятия, вторая улетела в Америку стажироваться у именитого фигуриста. Ходили слухи, что к Волкову она не вернется. Маша знала, что это из-за нее. Отнюдь не потому, что Веронику мучила совесть за историю с сиропом, – она просто не желала мириться с потерей лидерства. Теперь ее, Машу, признавали королевой группы. О ней, а не о Веронике трубили «восходящая звезда» и «надежда сборной». И, наконец, у нее, единственной из учениц Волкова, в программе стоял тройной аксель. На последней минуте произвольной…

Некогда Маша всеми правдами и неправдами норовила выклянчить дорогостоящие каскады «три плюс два плюс три» и многооборотные прыжки на последней минуте. Рвалась доказать, что может все и даже больше. Сергей Васильевич ее энтузиазм игнорировал и словно нарочно сковывал ее облегченной программой, не позволяя Маше развернуться. Теперь они поменялись ролями. В новую Машину программу, кроме тройного акселя, он включил три рекордно дорогих каскада. Тройные лутц, флип и риттбергер, заклоны и спирали со всеми существующими усложнениями стояли и в короткой, и в произвольной. Казалось бы, «раззудись, плечо, размахнись, рука!» Но Маша, наоборот, чувствовала себя скованной, как никогда прежде. Три года назад, канителясь с «тройками», скобками и выкрюками, она «клонилась, как старушенция», будто бы за спиной у нее висел рюкзак с кирпичами. Осанка давно исправилась, а рюкзак снова оттягивал плечи, и кирпичи становились день ото дня тяжелее. Самым увесистым из них был гнет ожиданий, который Маша отныне носила на себе постоянно: от нее ждали безупречного катания, рекордных баллов, золота на каждом старте. Другим кирпичом служил страх: не обмануть бы всеобщие надежды, не подвести сборную… Третьим – беспощадный опыт, чьи плоды надежно засели в памяти: на соревновании могут подстерегать не зависящие от тебя случайности, и ты запросто срываешь элементы, которые безошибочно исполняешь на тренировке.

– Вспоминай, как ты катала произвольную на Европе, – твердил ей Сергей Васильевич. – Все время вспоминай то состояние!

А Маша вспоминала занятия физикой, солнечное кафе и разговор про Энтони Хопкинса. С того дня, когда случился разрыв, Гоша ни разу не дал о себе знать. Чем дальше, тем глубже она раскаивалась, что тогда, полгода назад, отступила перед его ненавидящим взглядом и безвозвратно упустила нечто самое ценное в жизни – то, что дается один-единственный раз, без права пересдачи. Оставалось дожидаться, пока утрата зарастет травой, вылиняет под солнцем, размоется дождями и сгинет под опавшей листвой. Но прошло лето, за ним осень, замаячила хмурая зима, а счастливые недели, что начались в подвальной забегаловке и закончились в кофейне напротив катка, все ярче сияли в памяти. Иногда возникало странное чувство, что она думает о Гоше потому, что он думает о ней, и наоборот. Будто их соединяет невидимая струна и резонирует при малейшем касании.

Все чаще ее подмывало набрать Гошин номер. Но как только она брала в руки телефон, в голову лезли сомнения и страхи: он наверняка не ответит или сбросит звонок. Она оправдывала свою нерешительность: мол, не стоит навязываться, захотел – позвонил бы сам. Откладывала телефон – и мысли бежали в обратную сторону. Что, если он точно так же не хочет навязываться? И тоже думает: «Захотела бы – позвонила сама»?

…В тот чудесный месяц, когда они после вечерних тренировок пешком возвращались с катка, Гоша однажды рассказал ее про физика Эрвина Шредингера, который придумал диковинный мысленный эксперимент. Какое отношение эксперимент имел к квантовой физике, Маша не уразумела, но содержание его запомнила. В непрозрачный закрытый ящик сажают кота; внутри этого ящика есть механизм, содержащий радиоактивное ядро и ампулу то ли с ядом, то ли с ядовитым газом. Если ядро распадается, оно приводит механизм в действие: ампула разбивается, и кот умирает. Вероятность, что ядро распадется за час – пятьдесят на пятьдесят. Стоит открыть ящик – и экспериментатор увидит, жив кот или мертв. Но пока ящик закрыт, никто не знает, распалось ядро или не распалось, поэтому кот как бы пребывает одновременно в двух состояниях: живом и мертвом.

Перед отъездом на российский чемпионат Маша совсем было расхрабрилась, нашла в «контактах» номер Гошиного мобильного, нажала «вызов»… и в последний момент его отменила. Не отважилась «открыть ящик». Страшилась узнать, что кот Шредингера мертв. Пока пребываешь в неведении, сохраняется вероятность, что он жив.

Как и ожидалось, после короткой программы Маша оказалась первой. С отрывом в десять баллов от Полины, которая шла второй.

– Помни про генеральную репетицию, – повторял, как заклинание, Сергей Васильевич, когда Маша готовилась выйти на лед в произвольной программе. – Представляй себе, что катаешься на Олимпийских играх. На главном старте своей жизни.