Эдуард Веркин - Герда

Худсалон был сильно завален шедеврами всякого вида искусств: живописями, скульптурой разных масштабов, плетением из вологодского лыка, резьбой по карельской березе, тесом по мордовскому капу, точением по мамонтовому рогу и другим таким. Прекрасное обрушилось на меня со всех сторон, так что даже в глазах немного засвербило, и дыхание сперлось, и самовар загудел.

Народу в худсалоне оказалось совсем немного, то есть вообще один посетитель, тот самый Пиросмани. С картиной под мышкой, я ее разглядела повнимательнее.

На картине была нарисована большая голубая рыба, с крупной чешуей и широкими плавниками, смотрящая в подводную даль с настороженностью, с обреченностью русалки, идущей на заклание к Дагону. Кажется, художник пытался эту картину пристроить на дальнейшую продажу. На нас художник внимания не обратил, ну, мало ли, собака заглянула к искусству приобщиться, эка невидаль, в наших клопошаровках и не такое приключается. В художественном квартале и собаки художественные должны быть, а как иначе?

– Здравствуйте, – сказала я вежливо.

– Здравствуйте, – ответила невежливо салонная девушка.

И тут же повернулась к художнику.

– Я не буду это брать, – сказала девушка. – Это бесполезно, Левиафанов, ваша живопись никому не интересна. Никому-никому то есть.

Не зря зашли, гениально зашли, художник Левиафанов явился торговать своим шедевром, какой напряженный момент бытия, срочно в пьесу!

– Я Лифанов, сколько можно говорить, – поправил художник. – И я на прошлой неделе продал две такие в Москве. По две тысячи долларов каждую, между прочим. Народ в очередь становился…

Продавщица зевнула и стала пить зеленый чай из большой пиалы. Не Пиросмани, но Левиафани, высокий полет, мучил в детстве кошек. Однако реальность натянулась и задрожала, я люблю, чтобы так.

– Ну, вот и продавайте ее в Москве, – посоветовала девушка. – А у нас здесь сувениры. У нас декор.

– Сувениры, декор… – Левиафанов брезгливо выставил губу. – Я вам об искусстве говорю.

Герда уставилась на картину, встала как вкопанная, а я не знала, что делать, и поэтому спросил не к месту:

– А у вас квартальные календари есть? С Золотым кольцом?

– С Владимиром есть, – ответила девушка. – С Костромой. С Рязанью.

– Мне с Суздалью надо, – вздохнула я.

– Суздаль – это мальчик, – поучительно сказал Левиафанов.

После чего обдал меня презрительным взглядом гения, на Герду вообще не посмотрел, исполненный человеческого высокомерия. Мне было все равно, мальчик Суздаль или наоборот, календарь мне вообще был не нужен, я попыталась вытянуть из салона Герду, но она как чугунная стала, уперлась и впялилась в картину этого Левиафанова. И никак.

Я немного распустила поводок и сделала вид, что осматриваю сувениры, оцениваю декор. Художник и продавщица продолжили свой высокий эльфийский спор.

– Ну, хотя бы за три тысячи, – предложил художник. – В рассрочку.

– Левиафанов, я вашу прошлую картину полгода не могла продать, – сказала девушка. – Мне пришлось ее самой купить. Я что, два раза дура?

– Она принесет вам удачу, – уверил художник. – Знаете, одна барышня из Ростова купила мою картину и через две недели вышла замуж за летчика.

– Левиафанов, уходите! – попросила девушка. – Вы мне всю торговлю портите. Зачем мне еще раз в замуж?

Герда произвела нутряной звук и посмотрела на картину.

– Даже собака в живописи больше понимает, чем вы, – изрек художник Левиафанов. – Девушка, купите, а?

Это он уже ко мне обратился.

– А как она называется? – поинтересовалась я.

– «Рыба из бездны», – с готовностью ответил художник.

– Но здесь же рыба изображена, – возразила я.

– За штуку отдам! – предложил художник.

Со страстностью. С такой повышенной страстностью, что я даже немного поежилась – в глазах живописца блеснул дикий огонь застарелой непризнанности – и я испугалась, что может кинуться, вот тогда у Петра Гедеоновича в очах полыхнул такой же вот творческий экстаз – и он покусал осветителя. А если этот Левиафанов кинется, то Герда…

Но Левиафанов взял себя в руки, повезло ему, в детстве, наверное, кошек все-таки не мучил.

Я дернула Герду за поводок посильнее, и мы все-таки выбрались на улицу. Гоша и Саша шли к нам, кинжал Гоша не купил.

– Интересный райончик, – сказал Гоша. – Жизнь кипит. Красиво вообще.

– Тут кулёк рядом, – кивнула Саша. – Культпросвет училище. Самое, между прочим, крупное в Нечерноземье. И музыкальное училище. Два театра – один кукольный, другой самодеятельный, художников много, ну, и алкашни, конечно. Весело.

Мимо медленно пополз трамвай, мне захотелось в него запрыгнуть и уехать, но я сдержалась. Двинулись дальше по улице Весенней, сквозь пыль и пух с тополей.

– А вон мой дом уже, – указала Саша. – Пришли уже.

Дом Саши был похож на крепостную башню: почерневший кирпич, чугунные балконы с завитушками, водосточные трубы, старая железная крыша, выкрашенная в зеленый цвет.

– Второй подъезд, – сказала Саша. – Раньше тут размешалось общежитие НКВД.

– И подвал имеется? – спросила я.

– А как же, – ответила Саша. – Все как надо.

Широкая лестница, мы поднялись до последнего этажа. На площадке было две квартиры, дверь в одну из них оказалась приоткрыта, и из щели распространялся вкусный хлебный запах. Саша открыла дверь шире, и мы вошли. С кухни выглянула тетенька миниатюрных параметров, похожая на Сашу, но, наверное, чуть красивее.

– Это мама, Наталья Дмитриевна, – представила Саша. – Это Игорь, это Аглая, его сестра.

– Очень приятно, – улыбнулась мама Саши. – А это кто?

Она указала на Герду.

– Это Герда, – пояснила Саша. – Она ротшвайгер.

– Собаку в дом не пущу, – категорически заявила Наталья Дмитриевна. – Она мне натопчет, вон какие лапищи-то. А в-четвертых, я не люблю собак вообще. Шур, ты ее в гараж отведи, пусть там пока посидит.

Саша и Гоша отправились отводить Герду в гараж, а Наталья Дмитриевна пристально поглядела на меня, спросила:

– Что такая бледная?

– Нервное истощение, – объяснила я. – Сгорела на работе.

– В твоем-то возрасте? – не поверила Наталья Дмитриевна.

– Увы, – пожала плечами я. – Парашют не раскрылся.

– Бывает, – согласилась Наталья Дмитриевна. – Пойдем.

Она взяла меня за руку и отвела на кухню. Тут было все интересно, два холодильника, две плиты, лари и буфеты, кастрюли, мука на полу – два мешка, бардак.

– От нервов хорошо мята помогает, – сказала Наталья Дмитриевна.

Я испугалась, что она мне сейчас, как мать, чай начнет заваривать, но Наталья Дмитриевна сунула мне в руки тарелку с печеньем, из холодильника достала бутылку лимонада, самодельного, как мне показалось. Я попробовала. Печенье…