Ян Грабовский - Муха с капризами (с илл.)

«Одни чужие, — удивлялся он. — Ага, понятно, это мясник. От этой бабы пахнет молоком. А что, интересно, у этой в корзинке? — заинтересовался он и побежал за женщиной, у которой на каждом плече было по огромной корзине. — А, ясно: масло, масло! — проворчал он успокоенно. Внезапно он повёл носом и зафыркал. — Что это такое? — произнёс он. — Это же тот самый мерзкий запах, каким несёт из шкафа, в котором тётка Катерина прячет на зиму мех!»

Полный любопытства, он уставился туда, откуда доносился удивительный запах.

Из дверей вагона выехал сначала маленький саквояж. За ним чемодан побольше. Потом ещё больший. Крися принимала один чемодан за другим у кого-то невидимого и ставила их возле себя, на землю. После чемоданов пришёл черёд корзинам, корзинкам, корзиночкам, баулам, узлам, свёрткам. Образовалась целая гора всякого добра.

Тузик так и сел от изумления. Но по-настоящему изумился он тогда, когда вслед за баулами показалась длинная, сухая, костлявая фигура, с носом, напоминающим кочергу. На кочерге сидели очки размером с тарелку.

«Кто это? — поражался Тузик. — Тётка Катерина, только ещё похуже? Мало одной, решили вторую завести, что ли?»

У костлявой дамы в руках были две корзиночки. Она подала их Крисе и сказала скрипучим и слащавым голосом:

— Только осторожно, деточка, только осторожно — Микадочка спит! Спит… — повторила она озабоченно. — А Сандик всю дорогу очень нервничал. Боюсь за него — он такой нежный. И так привязан ко мне!

Крися взяла в руки обе корзиночки. Тузик втягивал в себя запах.

«Ай, ай! Не может быть!..» — подумал он. Подпрыгнул, стараясь дотянуться до корзинки.

Дама это заметила.

— Вон! Вон отсюда! — закричала она и попыталась оттолкнуть Тузика от корзины, в которых хранились её сокровища.

— Это наш Тузик! — представила Крися.

— Ваша собака? — переспросила дама. — Надеюсь, она хорошо воспитана и не обидит моих сокровищ?

— Тузик? Обидит? Что вы, никогда в жизни! Тузик, поздоровайся с тётей!

Тузик был хорошо воспитанным псом и умел держаться в обществе.

Вежливо, хотя и без особой охоты (незнакомка ему не слишком приглянулась) он подбежал к ней и принялся тявкать, прыгать ей на грудь, ласкаться.

— Боже, какой несносный барбос! — отмахивалась дама. — Не люблю таких нежностей! Смотрите, какие у него грязные лапы. Кристинка, ты когда-нибудь купаешь своих собак?

Тузик был умный пёс и сразу почувствовал, что приезжая дама тоже не испытывает к нему симпатии. Он отскочил в сторону. Хотел было сказать: «Милая дама, я сам купаюсь — лишь бы была вода! Никогда не был неряхой, не беспокойтесь!», но, подумав, промолчал и побежал к Рыжему, который наконец решился показаться на платформе.

«Видал? — шепнул он ему. — Милая дама, нечего сказать! А знаешь, что в этих корзинках?»

«Ну?»

«Собаки!»

«Собаки?» — ахнул Рыжий.

«Да, собаки. И должен я тебе сказать, что в жизни ещё не видел собаки, которая бы так пахла, как они. Что будет, если они покажутся на рынке? Срамота!»

«И все будут знать, что они из нашего дома!» — помертвел Рыжик.

«Как мы знакомым на глаза покажемся?»

«Да ты гляди, гляди!» — завопил Рыжий и даже чихнул от изумления, а глаза у него сделались большие, как плошки. Да и каждый бы удивился, не только собака.

Приезжая дама вынула из корзинки Сандика. На нём была попонка, вроде фрака, в зелёную и красную клетку!

«Стыд и позор! — решительно заявил Тузик. — Идём отсюда!»

Оба помчались без оглядки.

Вернувшись на рынок, друзья застали общество в полном сборе. Куцый остановил игру. Старательно обнюхал обоих, вежливо осведомился:

«Как пообедали? Что слышно нового?»

Рыжик уже открыл пасть и хотел что-то ляпнуть о приезжих, но Тузик немедленно осадил его:

«Молчи! Успеем ещё осрамиться!»

«Поиграем?» — сказал он Куцему. И согласился на первую же игру, которую Куцый предложил, хотя это было против его правил.

Прошло некоторое время. Игра была в разгаре. Вдруг Рыжий — он совершенно не умел терпеть голода — остановил Тузика:

«Тузик, довольно баловаться! Пошли ужинать!»

Тузик смерил его взглядом. Поморщился:

«Ты что? Не знаешь, что, когда гости, ужин всегда опаздывает? Можешь сколько угодно скулить — не получишь ни крошки!»

«О господи!» — простонал Рыжик в ответ. Он и не подумал о том, какие невзгоды принесли с собой непрошеные гости. Но Тузик не мог ошибаться. Тузик знал жизнь, знал и тётку Катерину…

Спешить домой было незачем. Друзья пытались продолжать развлекаться. Но какая игра на пустой желудок!

Рыжий бегал всё тише, лаял неохотно, вяло. Наконец он крикнул Тузику:

«Будь что будет, а я иду домой!»

И помчался. Тузик — за ним. Влетели во двор. Рыжий опрометью понёсся прямо на кухню. Заперто!

«Что же это такое!» — крикнул он в полном отчаянии.

«Гости, вот что! — проворчал Тузик. — Да, начнутся у нас теперь фокусы-покусы! Я уже учёный! Научишься и ты».

«Фокусы? Какие там ещё фокусы? Не буду я учиться фокусам!» — капризничал Рыжий.

Надо вам знать, что Рыжик был ужасно неспособным, даже, откровенно говоря, тупым учеником. А вернее — лентяем. Ничему не желал он учиться. Даже самым простым вещам.

В углу за буфетом у нас была собачья школа. Все наши псы по очереди ходили туда. И почти все охотно учились.

Были среди них даже и выдающиеся учёные. Тузик, например, умел не только служить и ходить на задних лапах. Стоило лишь сказать «Тузик, танцуй!» и засвистать какой-нибудь мотив, как он подымался, становился в позицию и отплясывал такой собачий краковяк, что приятно было смотреть.

Умел он ещё подавать лапу, по приказу открывать дверь, прыгая на задвижку. Словом, это был действительно учёный пёс. Пёс-артист.

Ещё он умел умываться. Надо было только упрекнуть его:

— Тузик, фу, какие у тебя грязные ушки!

И Тузик тут же садился на задние лапки, а передними протирал себе уши. С таким пылом, что казалось — он вот-вот их оторвёт.

Умел он и речи произносить. Причём публично. Делал такие доклады, что моё почтение!

Во время обеда или ужина Тузик обычно сидел на кресле, возле стола и не спускал взгляда со скатерти. Время от времени заглядывал нам в глаза, ожидая приказа:

— Ну, Тузик, скажи нам речь!

Тогда он вскакивал, опирался передними лапками на стол и начинал тявкать с серьёзным видом, словно что-то рассказывал. Кто-нибудь говорил:

— Неужели так было, Тузик? Подумать только! Бедный пёсик!

Сочувствие воодушевляло Тузика. Речь его становилась всё жалобнее.

Правда, он немедленно обрывал рассказ, когда получал что-нибудь съестное.

Схватив подачку, он бежал в угол, где лежала газета. Это была собачья скатерть. Все наши собаки ели в комнате только на скатерти.