Борис Ряховский - Робинзонада Яшки Страмболя

На этот раз приехали в Кос-Истек — сюда, где сидим сейчас и выковыриваем пальцами арбузную мякоть. Из Кос-Истека вчера ушли в Акжар, полдня просидели на буровой, надеялись поймать машину на Барса-Кельмес. На буровую заглянул начальник акжарской партии Булат Джансугуров — папин друг. Мы пошли его проводить. Ребята уныло плелись следом. Они хотели идти купаться. Я нес молоток, по дороге Яшка потерял темные очки Булата.

— Лет пятнадцать назад на юг Барса-Кельмес заглядывал отряд Журавлева, — сказал нам Булат. — Он бы вашу балочку живо отыскал. Да Журавлеву сейчас некогда. Приехала какая-то комиссия…

Проводили Булата до шурфов, вернулись в Кос-Истек, и ребята уехали.

Разве это разведка — сидеть возле арб с арбузами и плеваться семечками? Степь — вот она, начинается в пятидесяти метрах… Но куда я один пойду?

Арбузной коркой я начертил на песке овал — массив Барса-Кельмес, по территории равный Нидерландам. Западный угол пересек линией — русло Песчанки… Где-то от середины линии отвел аппендикс — цепь балок первого маршрута… На песке все ясно. Я отшвырнул корку.

— Эй, пацаны!

Из кабины «ЗИЛа» выглядывал шофер в тельняшке.

— Пацаны! Оглохли? Сбегайте купите папирос.

Я принес папиросы. Спросил:

— Куда машина идет?

— В степь, — ухмыльнулся шофер, считая: сострил. Он кивнул на дорогу.

Эта дорога — мы знали — шла на восток вдоль южного края Барса-Кельмес.

— Тут, брат, такая сторона, куда ни тронься, все одно не к людям. Скоро разговаривать разучусь.

Машина тронулась.

Яшка схватил мой рюкзак — что он, с ума сошел? — и забросил его в кузов, как баскетбольный мяч в корзину. Затем сильно толкнул меня в спину:

— Лезь! Лезь!..

С его помощью я перевалил через борт, ободрал щеку о джутовый мешок, поднялся и… опомнился.

Яшка Страмболя — мой друг — бежал за машиной, постепенно отставая. До сих пор мне горько и досадно — я не помахал ему. Не встречались мы больше с Яшкой…

Укладываясь на мешках, я не знал, что машина идет на базу Ленинградской гидрогеологической экспедиции, что я встречу на базе Журавлева, Деткина и толстяка из Алма-Аты и что с ними пойду — как в приключенческой повести — по заброшенным колодцам Барса-Кельмес.

— Где-то здесь! Ищите! — хрипло сказал Журавлев.

Я следом за Журавлевым, за мной Деткин и шофер побрели в угол балки искать колодец. Толстяк из Алма-Аты остался безразлично сидеть в тени машины.

Обшарили угол балки — колодца нет. Журавлев огляделся, потер покрасневшие от солнца глаза, мотнул головой.

— Здесь!

Колодец нашел Деткин. Он провалился в него ногой, отталкивая с дороги свалявшийся ком перекати-поля.

Под откинутым прочь, сухо зазвеневшим комом оказалась яма, забитая тем же перекати-полем. Из-под ног — я присел на корточки на краю ямы — с шуршанием потекла вниз сухая земля, струйками просачиваясь в темную, пахнувшую прелым глубину клубка.

Колодец расчищал сначала шофер, за ним Журавлев: у них руки длинные. Я сходил к машине за ведром. Связали ремни, принялись поддевать ведром рушившиеся от прикосновения ветви и корни. Подошел толстяк — виновник наших бед, — тяжело сел у края колодца и стал глядеть вниз. Глаза у него жадные. Еще бы! Со вчерашнего дня брели следом за машиной, которую обгонит черепаха, и на пятерых было две фляги воды.

Колодец очистили от тлевшей в нем годами бестолковой степной травы. Свесили вниз головы. Дно жирно поблескивало.

В вытащенном Журавлевым ведре — густая жижа цвета нефти. Он вытряхнул содержимое ведра на землю. В жиже суетятся, кособочат клешнями красные рачки. Они впервые увидели солнце.

— Напрело… Гадость какая! — прохрипел Деткин.

— Мерзость! — подтвердил толстяк, «Соколиный глаз», как вчера его назвал рассвирепевший Журавлев.

— Колодец не чищен лет пятнадцать. Казахи здесь теперь не кочуют, — объяснил Журавлев.

Он велел мне, Деткину и толстяку собирать топливо, шоферу — свежевать тушу сайгака, если она не протухла. Сам сходил к машине, отыскал в своей сумке мешочки для проб.

«Процеживать жижу станет», — догадался я.

Сайгачину варили почти без воды, в собственном жиру. Противно было жевать эту кашу из волокон.

— Ешь через «не хочу»! — рассердился на меня Журавлев. — Совсем скиснешь.

Я едва ворочал вспухшим языком. Полулежавший напротив меня Деткин смотрел в ведро с варевом бессмысленными глазами. У «грозы сайгаков» тоже пустые, равнодушные глаза. Шофер оказался хныкалкой — работает здесь первый год и до смерти боится степи. Жилистый выносливый Журавлев бодр, разговорчив, да и я держусь ничего. Вот, например, насильно толкаю в себя препротивное варево.

— Спать! — скомандовал Журавлев. — Кстати, вот… нацедил, так сказать, воды. Полощите рот. Глотать не советую.

Я держал во рту серую жидкость, не в силах заставить себя выплюнуть ее. Подошел Журавлев, отобрал у меня флягу.

— Выплюнь! Постыдись, дружище… Лет пятнадцать назад, там, восточнее, на Тургае, я отдал бы полжизни за стакан воды. А окажись он, протянул бы его другу. Он — так же. Славно, Димка, жить, ходить по земле, ног не жалеть, в товарищей верить… Ну, ложись вздремни… Меня сытого всегда тянет поговорить.

— А потом?

— Вечером мы с Деткиным пойдем дальше. Машину теперь тащить бессмысленно — впереди воды нет.

— На Песчанку станете выходить?

— Пожалуй, мы сейчас юго-восточнее русла.

— Я с вами! Пусть охотник и шофер останутся, во рту полощут.

— После потолкуем. Иди.

Я забрался под «газик», в тень. Нагретая солнцем машина пышет жаром. Рядом сопит Деткин. Ему, верно, снится, будто вечерком сидит он во дворе и колотит урюковые косточки.

Спал я тревожно, кошмаристо, и мерещилось мне: Журавлев и Деткин без меня ушли.

Проснувшись, я долго приходил в себя. Сон путался с явью. Видно, остальные переносили сайгачину столь же нелегко. Спали тяжело — с хрипом, с бормотанием, шофер плел во сне какую-то чушь. Я повернулся на спину. Лежал, глядя в степь, про себя разговаривал с Журавлевым, убеждал его так же, как и вчера, взять меня с собой.

…Вчера к домику гидрогеологов подкатил «газик». Из «газика» вышли Деткин, Журавлев и веселый толстяк в белом чесучовом костюме.

Журавлев мне не удивился.

— Салют! Добиваешь свой тысячный маршрут?

Я спросил, куда они едут, и попросил Журавлева взять меня с собой.

— Зачем тебе ехать со мной? Я сейчас подсудимый! Деткин везет этого толстяка на Чогур, оттуда на Кара-Су проедем, станут разбирать мои грехи и грехи твоего отца.

И все-таки они взяли меня с собой с намерением высадить по дороге в Ак-Бутаке. По дороге увидели стадо сайгаков. Деткин вытащил двустволку и подал толстяку. Азартный толстяк палил вовсю, убил самца-сайгака, и тут машина влетела в узкий, спрятанный за бугром овраг. Мы отделались испугом и легкими ушибами, но радиатор машине свернуло набок, и вода из трубок вытекла. Шофер и Журавлев кое-как подремонтировали радиатор, дождались темноты — ночью-то свежее — и поехали. Гоняясь за сайгаками, петляли, поэтому шофер отказался вести машину, и за руль сел Журавлев. Журавлев намечал дорогу по звездам. За ночь проехали километров двадцать — мотор быстро нагревался. На следующий день езда была самая смехотворная — полчаса едем, два часа стоим. У первого найденного колодца — степь в том месте горела, и колодец высох — Деткин скис, толстяк перестал шутить, у шофера глаза округлились. Дождались ночи. Журавлев повел машину дальше. И вот — радуйтесь! — нашли колодец, а в нем живут звери с клешнями.