Юрг Шубигер - Где лежит море?

— «Свинья заказала коньяк».

— Как это? — переспросила Свинья.

— «Свинья заказала коньяк», — повторил Лист.

— Ах да, я же сама его заказала! А это что, правда на вас написано? Прямо на вашей коже?

— Ну да.

— А дальше что? Неужели, что Лист бумаги заказал кружку браги?

— Конечно. Именно это на мне дальше и написано.

Между тем свиное рыло придвинулось намного ближе к Листу бумаги и к тому, что на нем написано. Лист же громко звал официантку.

— Читайте дальше, — приказала Свинья.

И Лист подчинился:

— «Солнечно сегодня, — просипела Свинья».

— Я это тоже говорила, да-да! Читайте дальше!!

И Лист стал читать предложение за предложением, пока не дошел до слова «Дальше».

Свинья совсем опьянела и озверела.

— Дальше, дальше! — визжала она. — Мне надо знать, разозлилась ли Свинья?

Но Лист не отвечал.

— Может быть, она его сцапала и сожрала? Читайте же!

Но Лист молчал.

А дальше было вот что:

Свинье очень хотелось узнать, было ли в той истории что-нибудь про то, как Свинья съела Лист. Она явственно ощущала всю историю у себя в животе, но вот ответа на свой вопрос так и не смогла получить.

Пришла официантка, и Свинья заплатила за коньяк.

— А где же Лист бумаги? — спросила официантка.

И Свинья заплатила за кружку браги.

Место за соседним столиком было занято пятнистым оленем. Он пил чай с вареньем.

— Одна корова близко подружилась с кислым щавелем. У щавеля были широкие глянцевые листья темно-зеленого цвета. Он питал к корове столь нежные чувства, что хотел быть съеденным только ею. Корова же так сильно его полюбила, что потеряла всякий вкус к любой другой траве. Она днями и ночами стерегла свой щавель, чтобы другие коровы к нему и близко не подходили. Их преданная дружба была прекрасна, но, к сожаленью, она была невозможна. Вскоре корова начала худеть и перестала давать молоко. Но что же ей было делать? Ведь съешь она даже самый маленький листик или цветок, она бы изменила щавелю. Ну а если б корова съела сам щавель, она бы потеряла его навеки. Щавель разрастался и хорошел, корова же худела и слабела. Она была уверена, что щавель вот-вот ее разлюбит. В общем, долго так не могло продолжаться. Что-то должно было случиться.

— И что же случилось?

— Корова все худела и худела, а щавель делался все выше и сочней. Вот что случилось.

— Ну а дальше?

— Корова совсем отощала, остались только кожа да кости, а щавель весь налился соком, и его листья заблестели как зеркало.

— Ну а дальше? Дальше-то что было?

— А дальше ничего не было, потому что все закончилось. Корова съела щавель. Он оказался кислым и жестким.

Когда ему протягивают палец, он требует ладонь. Когда ему дают ладонь, он ждет всю руку. Когда ему дают всю руку, он хочет и другую руку. А если б у кого-то была третья рука, он бы взял и ее.

Когда ему дают палец на ноге, он хочет ступню. Когда ему дают ступню, он не прочь получить всю ногу. Когда ему дают всю ногу, то ему уже подавай другую ногу и живот, и голову, и все остальное.

Но он по-прежнему недоволен и только охает: «Все это для меня слишком много! Даже самый маленький пальчик — это для меня слишком много».

И не берет ничего. А ты стоишь, смотришь на всю эту кучу и думаешь: и куда мне теперь деваться со всем этим добром?

Зимняя спячка длится так долго, сколько длится зима. А зима бесконечна. В последний раз я видел своего знакомого Медвежонка в ноябре, когда тот еще не спал. Временами я спрашивал себя: а может, зря я сам не сплю? Правда, в хорошие дни мне этот вопрос и в голову не приходил. Например, на Рождество.

Первый теплый денек выдался в начале марта. Я спустился к медвежьей берлоге и постучал. Никто мне не ответил. Я прислушался: внутри раздавалось легкое сопение и тихонько поскрипывали кровати. Медведи не спешили просыпаться.

Когда спустя два дня я пришел сюда снова, рядом с берлогой уже ощущался запах кофе. Дверь мне открыл Медвежонок, который ходил вместе со мной в школу, когда не спал, конечно.

— Заходи, — сказал Медвежонок. — Вот, знакомься, это моя бабушка, это моя мама, а это мой папа.

— Доброе утро, — прорычали медведи.

Они сидели за столом и завтракали. Похоже, за всю зиму они успели позабыть, что мы знакомы.

— А я? — спросила Малютка-медведь.

Она лежала под столом, то и дело переползая от одной ножки стола к другой.

— Это моя сестренка, — сказал Медвежонок.

— А это наш стол, за которым мы завтракаем, — добавила Бабушка-медведь.

— Очень приятно, — сказал я.

— Взаимно, — улыбнулась Мама-медведь.

Медвежонок придвинул мне стул и поставил еще одну тарелку. Я сел за стол и принялся есть, так же громко чавкая, как и медведи.

— Ну, — проговорил я с набитым ртом, — как у вас прошла зима?

— Было так темно, хоть глаз выколи, — сказала Мама.

— Это у нас просто глаза были закрыты, — вставил Медвежонок, оторвавшись от своей миски.

— Что ты имеешь в виду? — переспросила Мама-медведь.

— Что темно было не потому, что зима темная, а потому, что мы спали, — пояснил Медвежонок.

Из-под стола послышался голос Малютки:

— Зимняя спячка, зимняя спячка…

Это она так тренировалась выговаривать эти слова.

Бабушка-медведь задрала кверху свой черный нос и запела:

Когда она закончила, Мама-медведь повернулась ко мне мордочкой и спросила:

— Ну, как там дела в школе?

— Все как обычно, — сказал я.

Тут вдруг заговорил Папа-медведь, который сам никогда не ходил в школу: