Наум Ним - Господи, сделай так…

Или вот еще: почему прежние Боговы разведчики, что были до Мишки, не остановили войну? Не может же быть такого, что разведчиком у него один Мишка. Надо, чтобы по всей земле и во все времена. Так что же эти разные рихарды зорге такое допустили? Подсказали бы вовремя, чтобы кто убил Гитлера, и не было бы войны, и были бы у Мишки живые отец и мать, да и вообще — полный дом родичей. Так просто было сделать все для всех справедливо, а почему-то не сделалось…

Мешок долго поздними вечерами молился перед бабкиной иконой, выпрашивая ответов на свои неразрешимые вопросы, и чутко вслушивался в засыпающий мир. Небеса помалкивали. Когда в такой же ситуации оказывались не Боговы, а самые настоящие советские разведчики во время войны, то в фильмах об этом говорилось, что они остались без связи.

Клавдюванну эти ревностные молитвы не на шутку встревожили, особенно тем, что в горячечных шептаниях внука она не слышала никаких положенных причитаний из известных ей правильных молитв. Она снова вспомнила графа, будь он неладен, — вспомнила, что граф тоже молился неведомо кому, за что его и нарекли анафемой, но главное, что этот граф после своих неправильных молитв ушел навсегда из родимого дома.

Слезами и уговорами Клавдяванна снова потащила Мешка к доктору, но на этот раз — к хирургу Баканову, потому что никак нельзя было с таким деликатным и, можно сказать, божественным делом идти к христопродавцу Насовскому, а Баканов хоть по жизни своей и нехристь, но скорее всего — крещенный с издества, ведь были и у него какие-никакие, но православные родители, которые никак не могли не покрестить родное дитя.

— Пригласите следующего, — попросил Баканов уходящего с приема пациента и потом долгим удивленным взглядом наблюдал, как ловко Клавдяванна расправляет на его столе свою самобранку. — Простите, я не пью, — остановил Баканов наполнение его же стаканчика, который Клавдяванна вмиг опорожнила от карандашей, протерла рушником и обдула для еще большей чистоты.

— Совсем? — замерла Клавдяванна.

— Совсем.

— Хвороба какая? — посочувствовала Клавдяванна. — Вот и у меня… у внучка… — Она подтолкнула Мешка к хирургу. — А что за хвороба? — Клавдяванна начала сомневаться в квалификации доктора, который и себя-то вылечить не может.

— Нет-нет, я здоров, — улыбнулся Баканов. — Я хирург, а хирургам пить не рекомендуется — от этого руки дрожат, а нам этими руками — резать.

— Ну, это ж скольки выпить надо, чтобы дрожали… — успокоилась Клавдяванна и наполнила стаканчик. — А чуток — завсегда можно. Тем более вам и резать, Бог даст, не спонадобится.

— Не пью, — более решительным тоном хирург прекратил все хлопоты по застолью. — Как желудок — не беспокоит? — Баканов плохо помнил людей, да и не трудился помнить, но все свои операции помнил досконально и посетительницу сразу опознал как резекцию желудка семилетней давности.

— Спаси Бог, доктор, излечили. Спаси Бог… — Клавдяванна уже сожалела, что снова не пошла к Насовскому, потому что непьющий человек может быть сильно опасен в ее божественном, а потому противозаконном деле.

— Так на что жалуетесь? — Доктор смотрел на Мешка.

— Я не жалуюсь.

— А вы на что жалуетесь? — обратился Баканов к Клавдеванне.

— Молится. — Клавдяванна решилась. — До самой ночи стоит на коленях перед божницей и молится… Но и молится не по-правильному.

— Я же хирург, — удивился Баканов. — Молитвы не по моей специальности. Вам бы в область — там есть специалисты…

— Да там вядомые специалисты, — вздохнула Клавдяванна. — Раз — и под замок….

— Так ты что — в Бога веришь? — Баканов с интересом смотрел на Мешка.

— А как? — Мешок не мог скрыть удивления от какого-то неправильного вопроса врача. — Верю. И вам верю, и Богу верю, и учителям в школе…

— Постой-постой, — улыбнулся Баканов. — Меня и учителей ты видишь и слышишь, а Его? — Доктор будто бы заробел и споткнулся. — Бога?..

— И Бога… и видел и слышал. — Мешок подумал и уточнил: — Ну, не совсем Бога…

— А кого?

— Не знаю, — честно признался Мешок.

— Ну и что этот не совсем Бог тебе говорил?

— Этого я сказать не могу, — вздохнул Мешок. — Не имею права. — Сейчас он чувствовал себя почти как настоящий разведчик на допросе, но он ничего-ничего не расскажет, сколько бы враги его ни пытали… ну или не враги, а этот знаменитый в поселке хирург…

— Ты ведь с моим Андреем в одном классе? — припомнил Баканов. — А ему, например, ты мог бы рассказать про своего не совсем Бога?

— Никому не могу.

— Жалко…

Доктор и вправду казался расстроенным, и Мешок решился его приободрить:

— Чего жалеть? Вы тоже можете сподобиться. — Мешок осмелел под любопытным взглядом хирурга. — Надо только сильно-сильно пожелать чего-нибудь доброго, правильного и справедливого, но только не для себя — и, может, сподобитесь…

— Чего сподоблюсь?

— Может, тоже увидите.

— Бога?.. Не совсем Бога?..

— Ну да… Сначала увидите, что все сбудется, а потом, может, и его…

Мешок думал, не выдал ли он тайну своей службы Боговым разведчиком, но кажется — не выдал. Он же не про себя говорил, а вообще… рассуждал…

— Так просто? — не отставал доктор.

— Очень даже непросто, — вздохнул Мешок. — Очень трудно придумать что-нибудь правильное и справедливое, но совсем не для себя.

— Чего же трудного? Например, мир во всем мире…

— Так разве ж это не для себя тож?

— Действительно. — Баканов хохотнул, а потом долго и молча смотрел на Мешка. — Жалко…

Ему было и вправду жалко этого увальня из Андрейкиного класса и жалко его бабку, которая сидела сейчас на краешке стула большой сторожкой птицей и только вертела головой вслед за словами: то повернет к врачу, то к своему внуку… Баканов думал о том, что Мешка и вправду могут упрятать под замок, и не знал, как уберечь его от такого будущего. Может, и взаправду сильно-сильно этого пожелать? Это ведь и будет абсолютно справедливо… и точно — не для себя…

— Ваш внук совершенно здоров, — успокоил Баканов Клавдюванну. — Пусть себе молится… Только не на людях…

— Это понятно, — отозвалась въедливая посетительница. — Кто ж на людях молится?.. Но он молится неправильными словами.

— Пусть молится как хочет.

— А он с из дому не уйдет… как тот граф? Тот тоже неправильно молился.

— Какой граф? Толстой? — Баканов рассмеялся. — Не уйдет. Ты же не уйдешь от бабки? — Баканов смотрел на Мешка.

— Куды мне итить? — отмахнулся Мешок.

— Вот и хорошо. Вопросов-жалоб нет? — дежурно спросил доктор, заканчивая этот необычный врачебный прием.

— Есть один, — все-таки решился Мешок, покоренный первым взрослым, который, кажется, что-то понимает. — Вот Гитлера убить — было бы правильно?