Ирина Молчанова - Гламур в шоколаде

— Не-ет, — она вскочила, — у вас не получится повесить на меня эти дурацкие записки!

— Сядь!

Инна подчинилась.

— Я не писала их!

— Мне хотелось бы тебе поверить, но ведь глупо отрицать, — он поморщился, — прецедент с тобой уже был…

Инна поняла, о чем думает директор, и он понял, что ей все ясно, поэтому он сказал:

— Вот видишь, отрицать просто не имеет смысла.

Стало невыносимо стыдно, то злосчастное стихотворение все-таки ей аукнулось! Инна не знала, как отпираться, лишь пробормотала:

— В записках столько ошибок.

Он нахмурился:

— Да, я заметил, действительно это не очень характерно для тебя.

Оба умолкли.

Константин Викторович забрал записки, проворчав:

— Отвратительные духи!

— У меня таких нет!

— Значит, ты продолжаешь утверждать, что не писала их?

— Да. Я их не писала.

Директор поднялся.

— Хорошо, ты не писала, тогда вспоминай: кому ты за последнюю неделю насолила? Кто мог написать это за тебя?

— Я… ну… да вроде никому… — Инна как могла напрягала память, но последняя неделя казалась какой-то смутной, ее мысли в это время занимал Артем. — Меня многие недолюбливают, это мог быть кто угодно.

— Ну а что было вчера?

— Вчера… да вроде бы ничего. — Рассказывать о своем свидании с Артемом она посчитала излишним.

— Совсем ничего?

— А-а, я слышала, что старшеклассник вас искал…

— Ну и что?

Инна вдруг вытаращила глаза:

— Вспомнила! Это же Кристина сказала!

— Что сказала? — уточнил директор.

— Что Светлана Юрьевна уволится! Она еще что-то там о моем настроении спрашивала, в общем, злорадствовала.

— Это все, что она сказала?

Инна помолчала, а потом все-таки призналась:

— Сказала, что вы, бедный, не знаете, куда спрятаться, и я вас… преследую.

Константин Викторович снова сел за стол.

— Я тебя последнее время и не вижу… Ладно, Инна, ты можешь идти, и все-таки… если это ты писала, найди в себе мужество признаться, может, не сейчас, так хотя бы потом.

Она молча покинула директорский кабинет. На душе скребли кошки. Все складывалось из ряда вон плохо. Константин Викторович ей не поверил. Будь она на его месте — сама бы не поверила. Ведь она бегала за ним, написала стихотворение — что еще можно подумать, особенно после того, как он сам начал уделять ей внимание и вроде бы дал повод на что-то надеяться? В жизни плохо разделяют грешника и покаявшегося грешника. Перед лицом общественности это все тот же грешник. Стоит лишь раз ступить не на ту дорожку, и если не всю жизнь, то очень долго после этого можно ловить на себе подозрительные взгляды.

О записках Инна говорить никому не хотела, но Ваня прицепился как репей, чтобы узнать, зачем ее посреди урока вызвал директор, пришлось рассказать. Друг долго молчал, потом отругал Инну за глупость со стихотворением, оказавшимся весомой уликой против нее, но больше ничего не сказал. Посоветовал выкинуть все из головы и радоваться жизни. Радоваться ей не хотелось, да и выкинуть из головы чьи-то записки никак не удавалось.

На последнем уроке она почувствовала себя дурно: болела голова, горели щеки, ее знобило. Дома градусник показал высокую температуру. Мать вызвала врача. Женщина в белом халате печально сообщила, что в школу она теперь не скоро пойдет. Инна туда и не стремилась, жаль было только подводить Ваню. На доску почета ей теперь попасть не светило.

Дни выздоровления тянулись словно месяцы. Каждый день ей звонил Ваня, один раз, под страхом заразиться, навестила сестра. Оказалось, что Аня согласилась встречаться с Ваней, у них все замечательно, а поцеловал он ее на третьем свидании. Об Артеме никто Инне ничего не рассказывал, о Константине Викторовиче тоже не упоминали — щадили ее чувства. За время сидения дома Инна о многом успела подумать и о многом — пожалеть. Первая и самая главная ошибка — это директор. Каждый человек — это картинка, а его душа — это художник. Она влюбилась в картинку, но знакомство с ее художником оказалось неприятным сюрпризом. Художник беспардонно снял с ее глаз шоры — и был прав. Ну а вторая ошибка — это ее ложь. Она погрязла в ней, а ведь проще утонуть, чем выплыть.

Инна сидела на постели, поджав под себя ноги. В школе сегодня проходил новогодний вечер, а ее родители не пустили. Ваня орал по телефону, что она обязана там быть, но маму не могли убедить ничьи уговоры. Чувствовала Инна себя отлично, но врачиха считала, что лучше перестраховаться, чем потом проболеть еще и все каникулы. Девушке хотелось на улицу — пройтись, подышать, а не бояться того, чего может и не случиться.

— Инна, детка, я за молоком сбегаю, — крикнула из прихожей мама.

Тут-то Инне в голову и пришла идея — сбежать! Все прежние думы о лжи испарились. Инна в ответ прокричала:

— А я посплю!

Мать вошла в ее комнату.

— Опять плохо себя чувствуешь?

— Нет, просто не выспалась. Ты меня не буди!

— Нет, конечно, не буду.

Как только входная дверь закрылась, Инна вскочила, бросилась к шкафу и выудила с полки джинсы и белый шерстяной свитер. Она знала, что поступает плохо, поэтому хотела хотя бы, одевшись потеплее, частично искупить свою вину.

Через десять минут Инна выбежала на улицу и на миг замерла, подставив лицо падающему с неба снегу. Деревья, машины, дорога, дома — все покрывало толстое одеяло из пушистого снега. Она медленно, наслаждаясь каждым шагом, направилась к школе. Не к новой школе, а к старой: она шла в гимназию.

У двери своего бывшего класса она столкнулась с Катей. Подруга ее не узнала и хотела было пройти мимо, но Инна поймала ее за руку:

— Привет.

Катя в новогоднем костюме Снегурочки уставилась на нее, как на привидение.

— Инна? Это ты, что ли?!

— Я.

— С ума сойти! Никогда бы тебя не узнала! — воскликнула бывшая подружка, а потом произошло нечто неожиданное: Катя крепко обняла ее. — Ты такая красавица, почему ты нас бросила?! В школе теперь скучища, ты бы только знала! Пойдем скорее, все будут просто счастливы тебя увидеть!

Так и вышло: ее обнимали, изумлялись переменам в ее внешности, звали вернуться обратно в гимназию. Катя от нее не отходила ни на шаг, все повторяла, что в школе стало скучно, и ей, и всем остальным не хватает Инны, а сентиментальная Леночка Рябова даже призналась, что они ходили к директрисе, просили, чтобы та вернула Инну в их класс. Поведали, как несколько дней назад после уроков они ждали во дворе, чтобы позвать Инну на школьный вечер, и как ребята из теперешнего ее класса сказали о ее болезни. Расспрашивали — как ей в новой школе, почему никто не мог до нее дозвониться… Инна не успевала всем отвечать. Об услышанном под лестницей разговоре она и упоминать не стала, не хотела портить ребятам праздник, да и вообще — она же смогла их простить. С преувеличенной значимостью Инне сказали, что после ее перевода доску почета убрали — насовсем. Директриса решила, что это отвлекает от учебы. Со смехом мальчишки пересказывали, как узнали о стрелке на футбольном поле и, собравшись небольшой компанией, навестили ее обидчиков. Удивлялись, почему им так и не удалось встретиться, а потом спохватывались, снова повторяли, как сильно она изменилась, хвалили ее, восхищались ею. Паша Синицын, с которым Инне пришлось целый год сидеть за одной партой на математике, рассказал, что директор ее новой школы после яичного побоища, учиненного над Кристиной, позвонил Галимовой и нажаловался. Ребята, нетерпеливо перебивая друг друга, сообщили ей, как в наказание всех участников драмы оставили после занятий убирать территорию школы. Славившийся своей справедливостью Дениска Леонов заявил, что Кристина получила по заслугам, и он ни о чем не жалеет, хотя сам в тех разборках не участвовал. Девчонки — зубрилка Наташка, медалистка Светка, тихоня Вика — во всех красках расписали, как белобрысая Кристи обижала девочек из 6 «Б», а их знакомой из параллельного класса, Бутуриной Тане, даже порвала куртку, когда та не захотела уступить белобрысой удобное местечко в парке на скамейке. Теперь количество Кристининых врагов не вызывало удивления — кого она только не обидела за свою жизнь!