Форрест Картер - Образование Маленького Дерева

Человек за рулем был одет политиком, и я заранее знал, что дедушка не поедет, но меня ждала неожиданность. Водитель высунулся и спросил, перекрикивая пыхтенье мотора:

— Подвезти?

Дедушка остановился и подумал немного, потом сказал «спасибо» и забрался в машину, указав мне на заднее сиденье. Мы поехали, и у меня дух захватило от того, как быстро дорога летит под колесами.

Тут надо сказать, что дедушка всегда стоял и сидел прямо, как стрела, но в машине, учитывая весь его рост и шляпу, он не умещался. Ссутулиться он не пожелал, поэтому ему пришлось, не сгибая спины, наклониться к ветровому стеклу. Это придало ему такой вид, будто он проверяет, хорошо ли ведет машину сидящий за рулем политик, и высматривает дорогу. От этого политик стал нервничать — я сразу заметил, — но дедушка не обращал на него ни капли внимания. В конце концов политик спросил:

— В поселок едете?

— М-мм, — согласился дедушка.

Мы проехали еще немного.

— Вы сами из фермеров?

— М-мм, — сказал дедушка, — вроде.

— А я профессор Государственного педагогического колледжа, — сказал профессор, и по голосу было слышно, что он о себе довольно высокого мнения, хотя меня приятно удивило, что он оказался не политик. Дедушка ничего не сказал.

— Вы индеец? — спросил профессор.

— М-мм, — сказал дедушка.

— А-аа, — сказал профессор, и таким голосом, будто это нас с дедушкой целиком и полностью объясняло.

Тут дедушка развернулся к профессору и спросил:

— Что вы думаете о введении Джорджем Вашингтоном налога на виски?

Эффект был такой, будто дедушка вдруг размахнулся и дал профессору оплеуху.

— Налога? — закричал тот не своим голосом.

— М-мм, — сказал дедушка. — На виски.

Тут профессор покраснел и задергался, и меня осенило, что в истории с налогом на виски, пожалуй, без него самого не обошлось.

— Э-ээ, — сказал он, — вы имеете в виду генерала Джорджа Вашингтона?

— А разве их было много? — удивился дедушка. Я тоже удивился.

— Э-ээ… нет, так сказать, нет, — ответил профессор. — Но я, видите ли, ничего об этом не знаю…

Что показалось мне немного подозрительным, и видно было, что дедушка тоже не удовлетворен ответом. Профессор же смотрел прямо перед собой, и, как мне казалось, машина ехала быстрее и быстрее. Дедушка изучал дорогу за ветровым стеклом. Вдруг я понял, почему он принял приглашение.

Дедушка заговорил снова, теперь почти без надежды в голосе:

— А не знаете вы случайно, Джорджу Вашингтону никогда не ушибало голову? В бою, может быть? Осколком, к примеру… в затылок?

Профессор не смотрел на дедушку и с каждой минутой нервничал все больше.

— Я, так сказать, э-ээ… — бормотал он. — Я, понимаете ли, преподаю английский язык. Я ничего, ни-че-го не знаю о Джордже Вашингтоне.

Мы уже подъезжали к поселку, и хотя мы были совсем не там, где нужно, дедушка сказал, что мы приехали. Мы вышли, и дедушка снял было шляпу, собираясь поблагодарить профессора, но тот едва дождался, пока мы ступим на землю, как рванул с места и исчез в клубах пыли. Дедушка сказал, что только таких манер и можно ждать от подобных типов. Он согласился, что профессор вел себя подозрительно и все-таки может быть политиком, а профессором только прикидываться. Дедушка сказал, что политики часто затираются меж честных людей, делая вид, будто они не политики. Однако, сказал дедушка, как он слышал, среди профессоров больше сумасшедших, чем нормальных, так что, вполне может быть, он и правда профессор.

Так или иначе, сказал дедушка, он пришел к выводу, что Джорджу Вашингтону однажды на войне ушибло голову, чем и объясняется такой его поступок, как введение налога на виски. Дедушка пояснил, что у него, дедушки, был дядя, которого лягнул в затылок мул, после чего дядя всю жизнь был с приветом; хотя дедушка и держался частного мнения (никогда, впрочем, не высказываемого на людях), что дядя не упускал случая употребить это себе на пользу, — как в тот раз, когда один добрый человек пришел домой и застал дядю в постели со своей женой. Дедушка сказал, что тогда дядя выбежал во двор на четвереньках, захрюкал как боров и принялся есть землю. Но, сказал дедушка, притворялся он или нет, определить было никак нельзя… тот, другой, по крайней мере, не смог. Дедушка добавил, что дядя его умер «спокойственно, в своей постели и в зрелых летах», и сказал еще, что он, дедушка, в этом деле не судья. Дедушкина догадка о состоянии Вашингтона показалась мне верной, тем более что давала объяснение и некоторым другим вашингтоновским странностям.

Однажды, когда зимний день уже клонился к вечеру, дедушка впустил старую Мод с Рингером в дом, потому что, как он сказал, не хотел, чтобы им было стыдно перед другими собаками. Я догадался, что затевается что-то особенное. Бабушка уже знала. В глазах у нее поблескивали черные огоньки, и она одела на меня рубашку из оленьей кожи, как у дедушки, и положила мне руку на плечо, совсем как ему. Я сразу почувствовал себя взрослым.

Я ни о чем не спросил и стал ждать. Бабушка дала мне сумку с печеньем и мясом и сказала:

— Вечером я сяду на веранде. Я буду вас слушать.

Мы вышли во двор, и дедушка свистом созвал собак. Мы пошли по ущелью вдоль ручья. Собаки подгоняли нас, бегали взад-вперед.

Дедушка держал охотничьих собак по двум причинам. Во-первых, было кукурузное поле, куда весной и летом он назначал сторожами старую Мод и Рингера, чтобы после оленей, енотов, кабанов и ворон оставалось сколько-нибудь кукурузы.

Как говорил дедушка, нюх у старой Мод никуда не годился, и во время лисьего гона от нее не было толку; но слух и зрение у нее были острые, что позволяло ей приносить пользу и сохранять гордость и достоинство. Дедушка говорил, что если у собаки — или у кого угодно — нет чувства собственного достоинства, дело плохо.

Рингер в свое время был хорошей охотничьей собакой. Теперь он состарился. У него был поломанный хвост, что придавало ему удрученный вид, и он плохо видел и слышал. Дедушка говорил, что отправляет Рингера помогать старой Мод, чтобы на старости лет он мог чувствовать, что чего-то стоит, и что это придает ему достоинство. И правда, Рингер расхаживал особенной, гордой походкой и всем видом излучал достоинство, особенно во время работы на кукурузном поле.

В кукурузный сезон дедушка кормил старую Мод и Рингера в сарае, потому что оттуда было недалеко до поля. Они служили верой и правдой. Старая Мод была для Рингера ушами и глазами. Заметив в кукурузе подозрительное движение, она бросалась в атаку, поднимая такой шум, будто поле было ее собственное, а за ней бросался Рингер.