Форрест Картер - Образование Маленького Дерева

Они шумно продирались сквозь кукурузные заросли; и может быть, старая Мод, проглядев енота, упустила бы его, потому что почуять его она уж точно не могла, — если бы не Рингер, который припадал носом к самой земле и с лаем бросался вдогонку. Он выгонял енота из кукурузы и шел по следу… пока не натыкался на дерево. Тогда он возвращался в несколько расстроенных чувствах. Но они с Мод не сдавались. Они делали свое дело.

Во-вторых, дедушка держал собак ради забавы — лисьего гона. Он никогда не охотился с собаками. Собаки были ему не нужны. Дедушка знал места кормежки и водопоя, тропы, привычки и даже образ мышления и характер зверей и птиц гораздо лучше, чем могла узнать любая собака.

Рыжий лис, когда его гонят собаки, делает круги. Он бежит по окружности, — диаметром около мили, иногда чуть больше, — и его нора где-то около ее центра. Все время гона он применяет хитрости и уловки: возвращается по своему следу, входит в воду, делает петли; но при этом держится круговой траектории. И когда он начинает уставать, круги становятся уже и уже, пока он не прячется в норе, или, как это называют, не «уходит в нору».

Чем дольше он бежит, тем ему жарче, и из-за перегрева его слюна пахнет острее; это чуют идущие по следу собаки, и их лай становится громче. Это называется «горячий след».

А если гонят серого лиса, он бегает по «восьмерке», и его нора примерно там, где он, завершая восьмерку, пересекает собственный след.

Дедушка знал повадки енота и смеялся над его озорными проделками, — а енот, клялся он торжественно, не упускает случая посмеяться над ним. Он знал птичьи тропы и мог проследить взглядом полет пчелы от воды до самого улья. Он умел устроить, чтобы олень пришел к нему сам, потому Что знал его любопытную натуру, и пройти среди перепелиного выводка так, чтобы не ударило ни одно крыло. Но он не беспокоил зверей и птиц понапрасну, брал только то, что было нужно, и я знаю — они это понимали.

Дедушка жил среди зверей и птиц, не охотился на них. Белые жители гор были неплохой народ, и дедушка с ними ладил. Но они брали ружья и собак и, гоняясь за дичью, поднимали в горах такой шум, что все живое разбегалось и пряталось. Если они видели дюжину индюков, то пытались убить всю дюжину.

Но дедушку они почитали как непревзойденного знатока лесов. Я видел это по их глазам и по тому, как они касались края шляпы, когда встречали его в магазине на перекрестке. Хотя со своими ружьями и собаками они обходили дедушкино ущелье стороной, они много жаловались, что дичи, мол, становится все меньше и меньше — вокруг них. На их замечания дедушка только качал головой, никогда ничего не говорил. Но мне говорил. Они никогда не поймут Путь чероки.

Собаки брели позади, а я старался не отставать от дедушки: в ущелье наступало то таинственное и жутковатое время, когда солнце садится, и свет, все время изменяясь, меркнет из красного в темно-багровый, разбрасывая кровавые тени, — словно день еще жив, но уже умирает. Даже сумеречный ветер шепчет лукаво, словно ему есть что рассказать, но он ни за что не скажет в открытую.

Звери и птицы готовились спать, ночные животные выходили на охоту. Когда мы пришли на луг, на склоне у сарая дедушка остановился, и я оказался практически под ним.

Из глубины ущелья к нам летела сова, бесшумно скользя в воздухе; она пролетела совсем рядом, не выше дедушкиной головы — ни шороха, ни шелеста крыльев, — и уселась в сарае, безмолвная, как призрак.

— Сипуха, — сказал дедушка. — Сова, которая иногда кричит ночью, как женщина в родах. Хочет наловить крыс.

Меньше всего на свете мне хотелось потревожить эту сову или расстроить ловлю крыс. Пока мы шли мимо, я старался держаться так, чтобы дедушка оставался между мной и сараем.

Сгущалась темнота, и, пока мы шли, горы смыкались с обеих сторон. Вскоре мы приблизились к развилке тропы, похожей на букву У, и дедушка повернул налево. Теперь для тропы не оставалось другого места, кроме самой кромки берега ручья. Дедушка называл это место «Теснинами». Казалось, стоит развести руки в стороны, и дотянешься до гор. Темные, оперенные верхушками деревьев, они вздымались над нами отвесно, оставляя далеко-далеко вверху тонкий ломтик звездного неба.

Издали донесся крик плачущей горлицы, долгий и гортанный. Его подхватили горы, заиграло многоголосое эхо, уносясь по ущелью дальше и дальше, — и внезапно хотелось знать, сколько гор и долин минует этот крик, пока не стихнет, такой далекий, что кажется более воспоминанием, чем звуком…

Мне стало не по себе, и я затрусил за дедушкой по пятам. Собак позади меня больше не было, и я жалел об этом. Теперь они бежали впереди, время от времени возвращались к дедушке и поскуливали, словно прося, чтобы он пустил их по следу.

Тропа стала подниматься, и вскоре я услышал шум большой воды. Это ручей пересекал место, которое дедушка называл «Висячий Пролом».

Мы сошли с приручейной тропы и стали подниматься по склону. Дедушка пустил собак. Для этого достаточно было махнуть рукой и сказать: «Марш!» — и они помчались, взвизгивая от нетерпения… по выражению дедушки, «как малыши за ягодами».

Мы сели в поросли сосен над ручьем. Было тепло. Сосны отдают тепло, и если бы дело было летом, лучше было сесть среди дубов или, скажем, орешника, потому что в соснах становится горячо, как в жаровне.

В ручье были рассыпаны звезды; они растекались и вздрагивали, танцуя в его всплесках. Дедушка сказал, что сейчас собаки возьмут след старого Слика — так он называл лиса — и скоро можно будет начинать слушать.

Дедушка сказал, что сейчас мы с ним на территории старого Слика. Он сказал, что знает его уже лет пять. Большинство людей думают, что охотники убивают лис, но это неправда. Дедушка не убил ни одного лиса за всю свою жизнь. Лисий гон устраивают только ради того, чтобы послушать, как собаки идут по следу. Дедушка всегда отзывал собак, как только лис уходил в нору.

Дедушка сказал, что, когда старому Слику хочется в жизни разнообразия, он доходит до того, что является к самому дому и усаживается на краю поляны, дразня собак и подстрекая дедушку начать гон. Временами это доставляло дедушке немало хлопот с собаками — они с лаем и визгом бросались за старым Сликом, и он уводил их далеко в ущелье.

Дедушка сказал, что ему нравится заставать старого Слика в такой момент, когда тот не в настроении и ему не до гона. Когда лис хочет уйти в нору, он пускает в ход всю свою изобретательность и прибегает ко всевозможным уловкам, чтобы сбить собак со следа; но в игривом настроении он резвится по всему лесу. Приятнее всего, сказал дедушка, что старый Слик знает , что получил по заслугам: нечего было докучать дедушке и валять дурака у нас на поляне.