Круговых Петрович - Юрка — сын командира

— Павлик!.. Зотов! Ты здесь?

— Уже полгода. Подчиняться твоему муженьку буду, дорогая Машенька. Это кто же у вас — сын и дочь? О-о, какой уже Юрка большой! А девицу вашу как зовут?

— Олей,— сказала мама.— Она спит.

— И всем пора спать. Так что прошу к нашему шалашу.

Опять ехали в «газике». Юрка услышал сквозь дрёму:

— А школа — далеко?

— Километра четыре.

— Магазин ещё дальше?

— Большие — двадцать семь вёрст, и все — лесом. Опять кто-то вздохнул. Наверное, мама. «Ох, уж эти женщины...» — подумал Юрка, засыпая.

Сперва раздался слаженный и тяжёлый топот шагов, потом высоко взвился звонкий запев, будто включили радио:

И тут же грянул дружный припев с лихим свистом:

Юрка открыл глаза: увидел пустую комнату с голыми стенами, ещё одну комнату с полуоткрытой дверью. Там, за дверью, спала Оля на составленных чемоданах, а сам он, оказывается, спал на полу. Он не помнил, когда и как они очутились здесь. Выглянув в окно, увидел полосатый шлагбаум, часового у будки, проходную, высокий сплошной забор, из-за которого выглядывала островерхая крыша водонапорной башни, и понял наконец, что это и есть военный городок, куда папу назначили командиром.

Шаги и песня постепенно удалялись. Потом стало тихо.

Где-то далеко гудел самолёт. Юрка подбежал к окну, долго всматривался в небо, но самолёта так и не увидел.

Ярко светило солнце. Сверкали стёкла в окнах одноэтажных небольших, похожих один на другой, домиков по ту сторону дороги. Их было три, как и на этой стороне. Юрка догадался: в них жили семьи офицеров.

Из-за угла дома доносились неразборчивые детские голоса. Юрка, как был в трусах и в майке, выскочил на крыльцо. За углом дома играли в ящике с песком белобрысый толстенький мальчик и темноволосая с белым бантиком девочка, оба в одних трусишках, загорелые, оба такие же малыши, как Оля. Девочка старательно сооружала горку из песка, мальчуган, посапывая, наблюдал, и едва она увенчивала горку еловой шишкой, рушил это сооружение одним взмахом руки.

— Ну не надо, Витя...

Девочка первая заметила Юрку, встала. За нею встал и белобрысый.

— Здравствуй, мальчик,— сказала девочка.

Белобрысый поморщил нос и тоже вымолвил, глядя исподлобья:

— Здлавствуй.

— Привет,— пренебрежительно ответил Юрка.

— Как тебя зовут?— хлопая длинными ресницами, спросила девочка.

— Больно надо...

— А меня — Таней. А он — Витька.

— Я — товалищ Петлов;— солидно уточнил белобрысый.

Юрка отмахнулся от них, медленно прошёлся по дороге, чуть ли не до самой проходной, словно бы просто так, хотя он шёл не просто так, ему хотелось увидеть мальчишек, таких как Славик и Кеша. У крайнего домика разговаривали две тётеньки, катая взад-вперёд детские коляски. Ребят не было.

Юрка вернулся к Тане и «товарищу Петрову».

— У вас тут мальчишки есть?

— Мы — мальчишки,— сказала Таня.

— Вы малыши. А большие, как я, есть?

— Нету.

— Нету,— подтвердил и «товарищ Петров».

С крыльца сошла мама с бельевой корзиной, стала развешивать бельё на верёвке, растянутой между двумя соснами. Юрка подошёл к ней, сказал, ковыряя песок пальцами босой ноги:

— А больших мальчишек тут нету...

— Да, тут все дети — маленькие...

— А с кем мне играть?— Юрка чуть не плакал.

— Возможно, приедет кто-либо.

— С маленькими играть, да?— Юрка заплакал, размазывая слёзы по щекам.

— Ну вот, мужчина называется,— сказала мама строго и грустно.— Ещё ничего неизвестно, а он уже... Глянь, как тут красиво: лес, луг, птички поют, стрекозы...

— Да-а, стреко-озы...

Юрка нехотя поплёлся к крыльцу, присел на ступеньке. «Товарищ Петров» и Таня за дорогой в кустах ловили сачком бабочку. С ними ещё какая-то девчонка. Да ведь это же Оля! Ей вот повезло, а как ему, Юрке, жить?

— Белочка, белочка!— закричал вдруг «товарищ Петров».— Вон, глядите, скокнула!..

Юрка тоже заметил белочку. Вспугнутая криком, она, перепрыгивая с дерева на дерево, уходила всё дальше в лес.

— Таня, Витя, вернитесь!— крикнули из какого-то домика.— Белочку вам не догнать, а сами заблудитесь.

Малыши вернулись к песочнице. Теперь горки из песка сооружала с Таней и Оля; «товарищ Петров», посапывая, ждал. Таня жаловалась на него новой подружке:

— Знаешь, какой он нехороший? Всё рушит, ломает. Ты, Витька, отойди, а то я скажу твоей маме и она тебя... нашлёпает...

— Ну и что?

— Тебе будет больно.

— Ну и что?

— И мы с тобой играть не будем, правда, Оля? И в куклы не будем, и в больницу.

— А я возьму грузовик,— сопел «товарищ Петров».— И самолёт возьму, и танк с лампочкой.

— А у меня есть кукла,— хвасталась Оля.— Вот такая большу-у-щая, и у неё глазки закрываются.

— А у меня — Чиполлино, и Синьор-помидор, и Снежная королева, и Дюймовочка,— не осталась в долгу Таня.

— А у меня... у меня...— захлебнулся малыш от желания удивить подружек,— у меня живой ёжик живёт под кроватью. Он пьёт молоко. Хочешь, Оля, поглядеть?

Юрка тоже вскочил — и ему хотелось поглядеть ёжика,— но тут же решил не связываться с малышами: подумаешь, ёжик, он уже видал живого ёжика, хрюкает и в колючках весь, ни погладить, ни на руки взять, захочешь подойти к нему, а он уже свернулся.

Юрка зашагал через дорогу в лес. Высокие мохнатые ели вдруг расступились перед ним, и увидел он голубое озеро — тихое-тихое, без единой волны. По берегам его росла густая трава, редкий камыш. Вода тут была не голубая, а зелёная, потому что в озере тоже, казалось, росли ели и сосны, только — опрокинутые. Юрка вспомнил: похожее озеро видел он там, в Сибири, когда ехал с дедушкой Мишей на заимку, правя Топтыгой, и от этого воспоминания стало ему грустно. Он сел на землю, прижался спиной к сосне, опустил голову на колени и опять заплакал. Зачем его привезли сюда? Он сегодня же скажет папе и маме, чтобы его отправили обратно в Сибирь, в деревню Студёнку. Он опять будет ездить с дедушкой на заимку, играть с ребятами и ходить с ними в лес за ягодами и грибами.

Где-то рядом зашелестела трава. Юрка не успел опомниться, как кто-то сказал:

— Определи, Дункан, что делает этот парень, плачет или смеётся?

Юрка взглянул сквозь чуть растопыренные пальцы. Перед ним стоял солдат в расстёгнутой гимнастерке и без пилотки. Пилотка свешивалась с плеча из-под погона. В левой руке он держал лукошко, прикрытое поверху папоротником, на правой удобно примостился вислоухий щенок с белой грудкой. К нему-то и обращался солдат.