Марина Москвина - Моя собака любит джаз

Два дня назад мне приснился карлик. Забегал вокруг меня, забегал, поднял с дороги часы, деревянные, нарисованные на палке, и говорит:

«Андрюха, пора!»

А еще спрашивает:

«Какого цвета?»

«Синий!» — говорю.

Он подхватил меня и понес — в синее небо, над синими горами. А папа, мааленький, с маленькой мамой стоят у подъезда и не знают, как быть…

В нашем овраге электрическая зона. Столбы-высоковольтки. К каждому столбу примыкает садовый участок. Но к этим садоводам опасно подходить. Их основная особенность — ток. За руку здороваются, и всех ударяет током.

Зато у нас — тех, кто ест их укроп и петрушку, — основная особенность — магнетизм. Ложку на грудь положим, и не падает.

— Не отставать! — кричит папа. — Не отставать! Если отстанете, то неизвестно, что с вами может случиться! — И он исчез в черном дыме горящей свалки.

— Папа! — кричу я.

— Твой папа не слышит тебя, — отвечает мне мама. — Ему дует ветер в уши, и шапка на нем надета.

Сколько разных вещей держит на себе Земля! Дома, разные горшочки, люстры, подушки, зеркала — даже невозможно перечислить! А океан!!! Какой он тяжелый! Но иногда ей становится легче, потому что в небо поднимаются самолеты.

— Люся! Люся! — Папа вынырнул из клубов дыма. — Я тебе платочек нашел!

— В платочках, Михаил, — отвечает мама, — ходят одни мули.

В этом — вся мама. Ей лишь бы поперечить! Сказала бы спасибо. А не хочешь сама носить платок, который тебе муж с такой любовью преподнес, подари его бабушке!..

Мы шли вспотевшие, замерзшие, дым свалки ел глаза. Я хотел подобрать бидон для рыбы, но папа не разрешил.

— Может быть, в нем яд был, — сказал папа.

— Очень у нас хобби опасное для жизни, — говорит мама. — Давайте лучше марки собирать…

— Поздно, Люся, — отвечал папа. — Хобби человеком выбирается один раз.

Было полпервого дня, когда мы достигли воды. Кит влез в реку с головой и начал нюхать дно. А мы стали искать удилище. Нашли, да кривое.

— Это не подходит, — говорит папа. — Рыбы испугаются, когда увидят.

— А это слишком тонкое, — сказал он. — Оно крупную рыбу не выдержит.

— Леска запуталась, — говорит папа. — Извечная проблема рыбака. Вместо того чтобы уже забрасывать удочки и таскать рыбу одну за другой, он сидит и распутывает самые невероятные узлы два часа. Еще у рыбака больной вопрос: это крючок обязательно в него должен впиться.

— Та-ак! — сказал папа. — Не будем ходить вдоль побережья — искать счастья рыбацкого, пусть счастье ищет нас. Главное, — сказал он, — поплевать на наживку. Главное в рыбалке — терпение, — сказал папа.

Сморщив лоб, он около часа простоял и просмотрел вдаль. Вдалеке плыла лодка, похожая на стручок гороха, и люди — две горошины.

— Главное, место поменять вовремя, — сказал папа. — Несчастливое на счастливое.

Сапоги чьи-то надеты на колы в реке — как будто человек упал, а брызг нету.

— Люся, Люся! — говорит папа. — Рыбалка у меня не вытанцовывается. А ведь я мужчина в расцвете лет. Что будет с нами в старости?

— Не беспокойся, папа, — говорю я. — Я буду вам помогать.

— А что ты будешь делать, сынок? — спрашивает мама.

— Улиток буду продавать. «Продаются хорошие, сочные улитки». На баночке напишу: «Улитка Умная». Ее обязательно купят. Что это, подумают, за такая Умная улитка. Придут домой и спросят: «Ну, чего ты там умеешь?» А она рожки вытянет, посмотрит и опять их втянет. А ночью — шебурш! шебурш!

— Ты куда пришел? — кричит мне папа. — Ты на рыбалку пришел! «Не насаживается хлеб!..» Это потому, что он черствый. А на бутербродах, — кричит он, — есть свежий хлебушек?

— На бутербродах есть, — отвечает мама.

— Тогда давайте есть бутерброды!.. — говорит папа.

— Вот это хобби — рыбалка! — говорит он, уписывая бутербродики. — Пришли, сели. Это какая река? Москва? А это кто? Утка или чайка?

Вот такой он у меня: живет одной ногой на земле, другой — в небе.

Мы устроились на бревнышке; волны, водоросли, прибой, водяные мухи, сейчас прямо раздевайся, ныряй да плыви.

Садилось солнце. На солнечном диске папиной рукой было нацарапано:

И у нас был такой вид у всех, особенно у Кита, как будто мы разгадали смысл своей жизни.

Каждую субботу с воскресеньем я надеялся, что папа побудет дома. Мы будем болтаться по улицам, сходим в тир, покатаемся на водном велосипеде…

Но мой папа ничего этого не мог. Все воскресные дни напролет он ходил на курсы изучать летающие тарелки.

Случилось это так. Однажды он выбежал из комнаты и в своих черных кожаных шлепанцах заметался по квартире.

— Люся! — закричал он. — Люся! Где моитуристские ботинки?

— А что за спешка? — спрашивает мама.

— Я уезжаю!

— Куда?

— На Шамбалу! — говорит папа. — Это далекий горный край. Там живут космические пришельцы. Шамбала зовет меня.

— Ты в своем уме? — спрашивает мама.

— Я поливал цветок, — сказал папа. — И я его спросил: «Скажи, есть на свете Шамбала, люди не врут?» — И ОН НАКЛОНИЛСЯ! «А Шамбала меня зовет?» — Наклонился!!!

— Я сейчас врача вызову, — сказала мама.

— Не веришь?! — вскричал папа. — Идем, я тебе покажу!

Мы зашли в комнату, а из папиного шкафа все вынуто, и он на кучки раскладывает ледоруб нержавеющий, наш общий карманный фонарик, термос, чай, кипятильник, зубную пасту и зубную щетку.

Папа близко подвел нас к цветку — к ваньке мокрому на подоконнике, и он спрашивает у ваньки:

— Ваня, Шамбала меня зовет?

Тот не шелохнулся.

— Ну ответь мне, ответь, — стал упрашивать папа. — Ты же мне говорил…

В общем, когда он спросил несколько раз, ванька поклонился.

— Видели? Видели? — закричал папа. — При вас он еще не очень. А когда мы с ним были одни…

— А где это расположено? — спрашивает мама.

— Горы Гималаи, страна Непал, — гордо и свободно отвечал папа. — Я звонил, узнавал: самолет в семнадцать сорок.

— Самолет — КУДА?

— В Катманду!

— Кто тебя там ждет, в этой Катманду? — Мама встала у двери в прихожей. — Ты и языка-то не знаешь. Ни визы, ни валюты… С инопланетянами собирается встречаться! А у самого ум — как у ребенка…

Короче, мы отговорили его. Папа плакал в семнадцать сорок, когда улетел самолет. А наутро взял и записался на курсы изучения летающих тарелок.

Он совсем забросил нас, землян. Он раскрыл сердце космосу. И мы, папины близкие, — я, мама и наша такса Кит — посыпались из его сердца, как горох.