Владимир Солоухин - Ножичек с костяной ручкой [авторский сборник]

Как утро нужно считать самой лучшей частью суток, как весна — самое прекрасное время года, так детство — самая яркая пора человеческой жизни.

Не зря его называют золотым.

Детство не только яркая, но и очень важная, очень ответственная пора.

В детские годы складывается характер человека. Многие черты характера, приобретённые в детстве, человек проносит через всю свою долгую жизнь.

Вот почему с самого начала, с ранних лет нужно стремиться быть добрым, честным и смелым — эти качества я назвал бы главными.

Как бы ни была богата последующая жизнь, воспоминания детства ни с чем не сравнимы.

Я тоже часто вспоминаю детские годы. Я стараюсь найти, где и когда зародились во мне те или иные душевные качества либо недостатки.

Некоторые воспоминания я записал, и у меня получились рассказы.

Все рассказы в этой книжечке написаны сравнительно недавно, потому что сначала я не писал рас — сказов, а писал стихи, очерки и повести.

Так, например, мною написаны книги стихотворений: «Дождь в степи», «Разрыв-трава», «Ручьи на асфальте», «Как выпить солнце», «Имеющий в руках цветы», «Жить на земле». Повести: «Владимирские просёлки» и «Капля росы», очерки: «Золотое дно», «Степная быль», «За синь-морями», «Открытки из Вьетнама». А также роман «Мать-мачеха».

Я потому так долго не писал рассказов, что считаю этот жанр очень трудным. Ведь чем короче нужно о чём-нибудь рассказать, тем труднее рассказывать.

Когда юные читатели этих рассказов вырастут, они тоже будут вспоминать своё детство, и, может быть, некоторые из них тоже напишут о нём.

Вл. Солодухин

Из Москвы мне привезли небольшой перочинный ножичек с костяной ручкой и двумя зеркальными лезвиями. Одно лезвие побольше, другое — поменьше. На каждом — ямочка, чтобы зацеплять ногтем, когда нужно открыть. Пружины новые, крепкие: попыхтишь, прежде чем откроешь лезвие. Зато обратно — только немного наклонишь, так и летит лезвие само, даже ещё и щёлкнет на зависть всем мальчишкам. Отец наточил оба лезвия на камне, и ножик превратился в бесценное сокровище. Например, нужно срезать ореховую палку. Нагнёшь лозу, выглядишь то место, где самый изгиб, приставишь к этому месту ножичек — и вот уже облегчённо раздалась древесина, а лоза висит почти что на кожице. Может быть, не все мне поверят, но палку толщиной с большой палец я перерезал своим ножичком с одного раза, если, конечно, взять поотложе, чтобы наискосок.

Вырезывание свистка требовало, напротив, тонкой работы. И тут особенно важной была острота. Тупым ножом изомнёшь всю кожицу, измочалишь, дырочка получится некрасивая, мохнатая по краям. Какой уж тут свист, одно шипение! Из-под моего ножичка выходили чистенькие, аккуратные свистки.

С первого сентября открылось ещё одно преимущество моего ножа. Даже сам учитель Фёдор Петрович брал у меня ножик, чтобы зачинивать карандаши. Неприятность как раз и произошла на уроке, при Фёдоре Петровиче. Мы с Юркой решили вырезать на парте что-нибудь вроде буквы «В» или буквы «Ю» (теперь, во втором классе, мы уже знали все буквы), и я полез в сумку, чтобы достать ножичек.

Рука, не встретив ножичка в привычном месте, судорожно мыкнулась по дну сумки, заметалась там среди книжек и тетрадей, а под ложечкой неприятно засосало, и ощущение непоправимости свершившегося холодком скользнуло вдоль спины. Забыв про урок и про учителя, я начал выворачивать карманы, шарить в глубине парты, полез в Юркино отделение, но тут Фёдор Петрович обратил внимание на мою возню и мгновенно навис надо мной во всём своём справедливом учительском гневе.

— Что случилось, почему ты под партой? (Значит, уж сполз я под парту в рвении поисков.) Встань как следует, я говорю!

Наверно, я встал и растерялся, и, наверно, вид мой был достаточно жалок, потому что учитель смягчился.

— Что случилось, можешь ты мне сказать?

— Ножичек у меня украли… который из Москвы.

Почему я сразу решил, что ножичек украли, а я не сам его потерял, неизвестно. Но для меня сомнений не было: конечно, кто-нибудь украл — все ведь завидовали моему ножу.

— Может, ты забыл его дома? Вспомни, подумай хорошенько.

— Нечего мне думать. На первом уроке он у меня был, мы с Юркой карандаши чинили… А теперь нету…

— Юрий, встань! Правда ли чинили карандаши на первом уроке?

Юрка покраснел как варёный рак. Ему-то наверняка не нравилась эта история, потому что сразу все могли подумать на него, раз он сидит со мной рядом на одной парте. Про карандаши он честно сознался: «Чинили».

— Ну хорошо, — угрожающе произнёс Фёдор Петрович, возвращаясь к своему столу и оглядывая класс злыми глазами. — Кто взял нож, подними руку.

Ни одна рука не поднялась. Покрасневшие лица моих товарищей по классу опускались всё ниже под взглядом учителя.

— Ну хорошо! — Учитель достал список. — Барсукова, встать! Ты взяла нож?

— Я не брала.

— Садись. Воронин, встать! Ты взял нож?

— Я не брал.

— Садись.

Один за другим вставали мои товарищи по классу, которых теперь учитель (а значит, вроде бы и я с ним заодно) хотел уличить в воровстве. Они вставали в простеньких деревенских платьишках и рубашонках, растерянные, пристыжённые; их ручонки, не привыкшие к обращению с чернилами, были все в фиолетовых пятнах. Каждый из них краснел, когда вставал на окрик учителя, каждый из них отвечал одно и то же:

— Я не брал.

— Ну хорошо, — в последний раз произнёс Фёдор Петрович. — Сейчас мы узнаем, кто из вас не только вор, но и ещё и трус и лгун. Выйти всем из-за парт, встать около доски!

Всех ребятишек, кроме меня, учитель выстроил в линейку около классной доски, и в том, что я остался один сидеть за партой, почудилась мне некая отверженность, некая грань, отделившая меня ото всех, грань, которую перейти мне потом, может быть, будет не так просто.

Первым делом Фёдор Петрович стал проверять сумки, портфелишки и парты учеников. Он копался в вещичках ребятишек с пристрастием; и мне уж в этот момент (не предвидя ещё всего, что случится потом) было стыдно за то, что я невольно затеял всю эту заварушку.

Прозвенел звонок на перемену, потом снова на урок, потом снова, но теперь не на перемену, а идти домой, — поиски ножа продолжались. Мальчишки из других классов заглядывали в дверь, глазели в окна:- почему мы не выходим после звонка и что у нас происходит. Нашему классу было не до мальчишек.