Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

То было смешное, совсем детское, и странно - тогда Юлька чувствовала себя менее беззащитной, чем теперь. Словно Юлькино место на земле с центром неба над Юлькиной головой вдруг оказалось занятым! Словно Юльке еще предстояло заслужить право на все это: и на свою землю, и на свое небо, и на свою редкостную фамилию, и вообще на все Юлькино... Но разве это так? Ведь она родилась, она пришла на Землю - Юлька! Одна-единственная! Она родилась, и центр неба сразу оказался над ней, над Юлькой! Даже когда счастье уходило от нее - погиб отец, а потом умерла бабушка, - центр неба все равно остался над ее головой... А теперь он уходил, уходил!

Она вдруг вспомнила, как умерла бабушка. Юлька не знала, что она умирает. Бабушка прилегла на диван и попросила у Юльки пить. Юлька принесла ей воды, а через пять минут она снова попросила пить. Юльке надоело бегать за водой. "Бабушка, - сказала она. - Я тебе принесу полную чашку, и пей, когда захочешь". Она поставила чашку на стол возле дивана и убежала во двор играть. А бабушка умерла. А Юлька так и не знает, дотянулась ли она до чашки с водой...

Из-за окон пришла в комнату темнота, и Юльке стало совсем страшно.

Она даже обрадовалась, когда в прихожей раздался звонок. Ей показалось, что звонок этот сразу разбил темноту и в комнате сразу стало светло. Она помчалась открывать и, зная почти наверняка, что это Дюк, так и не сумела по дороге к прихожей замаскировать свою радость.

- Ты кого-то ждала?

- П-почему ждала? Я никого не ждала. П-просто так... Была рядом, п-потому и открыла сразу.

Туфли Дюк были в грязи, а на куртке и на аэрофлотной сумке темнели пятна воды - значит, попала под дождь. Юльку это неожиданно обрадовало совсем не потому, что Дюк промокла, а потому, что та приехала, несмотря на дождь и грязь. Ведь приехала же! Ведь приехала!

- Обедала? - грубовато спросила Дюк, входя в комнату и снова швыряя сумку на загудевший рояль.

- Это очень дорогой инструмент. Нельзя вот так швырять на него что попало.

- Ах да! - сказала Дюк и убрала сумку с рояля. - Сейчас будем ужинать.

- Тебе кто-нибудь передал, что я обжора? Ты все время хочешь меня накормить.

- Я могу не кормить. Как хочешь.

Дюк скинула с ног грязные туфли и села на диван. Ее волосы, еще влажные от дождя, повисли потемневшими прядками и уже не были похожи на солнечные лучи. Юльке вдруг стало ее жалко. Наверно, оттого, что Дюк совсем не умела маскироваться по-Юлькиному. По ее лицу Юлька сразу поняла, что Дюк ужасно неловко, что она смущена чем-то. Тем, что из-под носа у Юльки утянула деда? Или тем, что сказала "не живи"?.. Прекрасно! Так ей и надо!

- Зачем же ты сидишь босиком? У меня есть лишние туфли. Они мне все равно жмут. Дать?

- Если тебе жмут, на меня и вовсе не налезут. У меня нога большая, как и у отца.

Они взглянули друг на друга и умолкли. Дюк зачем-то стала теребить и мять подушку, лежащую на диване, а Юлька тут же отняла у нее подушку и зачем-то начала взбивать ее... Тогда Дюк вместо того, чтобы заметить вслух, что спать еще рано, взяла и притащила из прихожей раскладушку... Зачем же тогда надо было приезжать? Разве она не могла спокойно выспаться там, на своем холме?

- Мне нужно видеть деда, - хмуря брови, сквозь зубы процедила Юлька. - Оказывается, он даже не знает, что я приехала, мамина телеграмма его не застала. А надо, чтобы он знал...

Дюк оставила свою раскладушку в покое и выпрямилась.

- Вот что! Я нарочно взяла его из больницы. И мама, и ее брат хорошие врачи, их даже здесь в городе знают... И я ему тебя все равно не покажу. Незачем. Ты все равно ему чужая теперь.

- Но он хотел меня видеть!

- Он давно хотел тебя видеть... Когда погиб отец, он приехал, чтобы увидеться с тобой. А его не пустили. И сказали, чтобы он не приезжал больше... А он все равно опять приехал, а его опять не пустили... Тебя каждый раз от него прятали... А ты еще, как назло, похожа на отца!

Юльке внезапно показалось, что перед ней и не Дюк вовсе, а маленькая, страшно обиженная кем-то девочка. Та самая, которую когда-то бил Федька Толкачев! Та самая, которая плакала ночами, жалея, что у нее нет отца или брата! Та самая, у которой когда-то не хотели улетать в небо красные самолеты... Словно Юлька вселилась в Дюк!

- А потом мы перестали его пускать к вам. И не пустим больше! Пока твоя мать отвечала на письма, он еще надеялся. А потом ответила ты... Ну и все! Ты ему и так слишком дорого обошлась!

- Но я хорошая! - сказала Юлька. - М-меня все хвалят!

- Кто все?

- Все! Спроси кого хочешь!

- Значит, ты для всех хороша - и для хороших людей, и для подлецов?

Юлька снова открыла рот, но от волнения ничего не смогла выговорить. А ведь хотела защищать себя изо всех сил. Просто она не была знакома с подлецами! Просто они ничего о ней не знают!

- У нас на Заозерке лечится один майор, - вдруг ни с того ни с сего сказала Дюк. - У него до сих пор осколок в сердце.

Это она вспомнила тот недавний их разговор на тропинке перед тем, как сказать Юльке "не живи"... Но почему вспомнила? Юльке стало холодно и неуютно. Она сунула руки под теплую подушку, но все равно не согрелась.

- Его лечит твоя мать?

- Да, моя мама.

- А м-моя работает экономистом. Они вместе с папой работали. Всегда вместе...

- Да? - холодно переспросила Дюк.

- Да! - сказала Юлька...

- А зимой мы живем здесь, с дедом, - сказала Дюк.

- Ну и прекрасно, - сказала Юлька.

Они так и легли спать, не дождавшись полной темноты и не поужинав. Юлька - на диване, Дюк - на раскладушке. И тишина, пришедшая оттуда, со спокойного озера, сейчас же вошла в комнату.

Юльке же не хотелось тишины, ей хотелось поговорить еще хоть немного. Кто бы мог подумать, что все эти четырнадцать лет о Юльке думали, о ней тревожились... Но Дюк лежала молча, и казалось - густая-густая темнота пришла в комнату, хотя еще можно было различить предметы, даже стрелки часов на письменном столе деда.

Нет, все-таки непонятно, зачем нужно было приезжать со своего холма! Чтобы лежать на раскладушке и молчать?

- Твоя раскладушка так скрипит, что я никак не могу уснуть!

- Я же не шевелюсь.

- Все равно скрипит.

- Я могу перейти к тебе. Но ведь там тесно.

- Ничего не тесно, - помолчав, сказала Юлька.

Дюк с подушкой под мышкой протопала по полу и легла на диван рядом с Юлькой. Однако и тишина и темнота все равно не ушли из комнаты, потому что Дюк молчала.

- Тебя мальчишки били когда-нибудь? - спросила Юлька.

- Нет, - ответила Дюк.

Юлька хотела рассказать ей про странную встречу на лестнице и про Федьку Толкачева, того единственного подлеца, которого она знала и который, конечно же, до сих пор ничего хорошего сказать о Юльке не может, но Дюк оборвала ее:

- Ладно. Спи. Мне завтра вставать рано.

Юлька уткнулась носом в плечо Дюк. Плечо было маленьким, твердым и холодным оттого, что высунулось из-под одеяла. Юлька прикрыла его ладонью. Плечо согрелось, но все равно было твердым, совсем не таким, как Юлькино плечо... Они лежали вот так долго и долго молчали. И Юлька вдруг услышала, что у них совершенно одинаковое дыхание, совершенно один ритм - словно они долго шли куда-то и устали одинаково. Или вместе пели одну и ту же песню... И Юльке больше уже не захотелось разговаривать, потому что и так было хорошо.