Галина Ширяева - Гюрги-Дюрги-Дюк

Юлька уже уложила вещи, а мать вытерла пыль с буфета, и с телевизора, и с обоих подоконников, когда явился Василий Леонтьевич - шумный, какой-то дорожный, шелестящий от плаща болоньи. Он заказал такси и был готов тащить тяжелый Юлькин чемодан до самого самолета. Вообще многое облегчилось в их жизни с тех пор, как он появился, но все равно появился он совершенно ни к чему... Здороваясь с Юлькой, он протягивал ей огромную загорелую руку с тугой, как и у отца, ладонью. И Юльке было неприятно оттого, что он напоминал ей отца. Напоминал очень, хотя у него были редкие светлые волосы на большой голове с залысинами, грузная фигура, выпуклые голубоватые глаза и огромные руки. Отец же запомнился Юльке темноглазым и темноволосым, стремительным, как тот сумасшедший грузовик, на котором он врезался в столб. Если бы Юлька родилась похожей не на отца, а на мать, может быть, все сейчас было бы чуточку проще? Может быть, дед тогда и не очень приглашал бы ее в гости?

Еще через десять минут явились Любка с Наташей, тоже какие-то по-дорожному суетливые и шумные. Наташа, конечно, пришла, чтобы посмотреть на Василия Леонтьевича, которого она еще не видела, и чтобы показать миру свое новое платье и новую прическу.

- Сейчас умрешь! - сказала она шепотом, когда Юлька открыла ей дверь, и тут же повернулась к Юльке затылком.

Такую прическу Юлька уже видела где-то у кого-то и не умерла...

А Любка пришла, конечно, для того, чтобы лишний раз напомнить Юльке лично свое мнение по поводу предстоящего Юлькиного отъезда! Когда мать забеспокоилась, что всем не хватит места в такси, Любка оглядела Василия Леонтьевича с ног до головы и заявила, что она поедет в аэропорт на автобусе от Крытого рынка и нарочно приедет раньше их...

Она и в самом деле приехала на аэровокзал раньше, а мать и Василий Леонтьевич еще долго собирались, долго суетились и шумно, иногда даже сердито, совсем по-семейному, ссорились, шуршали болоньями, охали, ахали, словно вещи еще и не были уложены и словно и в самом деле отправляли Юльку на Северный полюс. И Юльке еще больше не захотелось уезжать от этой уютной домашней суматохи. Но они этого все равно не поняли и, когда подкатило к подъезду такси, заторопились так, как будто это такси без них могло вот-вот взорваться вместе с шофером.

Оттого, что поехали по Большой Горной улице, проходящей совсем рядом с той самой Соколовой, Юльке стало так плохо, что ей пришлось хохотать и болтать без умолку всю дорогу. Мать даже обиделась и очень холодно и сухо сказала Юльке:

- Если он тебя плохо встретит, возвращайся сейчас же!

А ведь полагалось сказать это голосом мягким и добрым!..

Когда объявили посадку и пассажиры пошли к самолету, Юлька последний раз взглянула на Наташу, чтобы запомнить прическу и сделать точно такую же, как только она вырвется в самостоятельную жизнь, потом на Любку, почему-то все еще не высказывающую свое мнение вслух, и хотела сказать им красивое, громкое слово "прощайте". Но это слово начиналось с коварной буквы "п", на которой Юлька спотыкалась чаще всего, и она промолчала. Мать же и Василий Леонтьевич по-счастливому, по-семейному заулыбались ей и дружно сказали:

- Ну, поскорей возвращайся, не задерживайся там.

- Пиши! - добавила за них Наташа.

Любка же, кажется, наконец собралась высказать вслух лично свое мнение по поводу Юлькиного отъезда: "Выжили они тебя, вот что!" Но в этот момент булавка, которой мать на всякий случай пристегнула записку с адресом деда к Юлькиному кармашку на платье, расстегнулась и впилась в Юлькин живот. Пока Юлька выпутывала эту проклятую булавку из платья, Любка почему-то раздумала высказываться и выпалила вслух совсем другое:

- Смотри, чтоб чемодан не украли!

Прощаясь, Юлька поцеловала только одну Наташу и пошла к самолету, нарочно не оглядываясь и заставляя себя злорадно думать о том, что, пожалуй, было бы неплохо разбиться, не долетев до деда. Наверно, в Юльке здорово сработала наследственность, и она уродилась в отца, такой же ненормальной...

В самом деле! Может ли нормальный человек, которому стукнуло четырнадцать, два дня переживать из-за того, что какому-то приезжему мальчишке не понравился ее город и ее Волга? А потом назначить этому мальчишке свидание в двенадцать часов дня на одной из самых людных улиц? И только для того, чтобы он посмотрел на эту улицу и восхитился - ведь она самая красивая в городе, на ней даже растут сосны... Первое свидание в Юлькиной жизни - и из-за сосен на Советской!

На аэровокзале чужого города Юльку никто не встретил.

Может быть, дед любил все точное, и оговорка, которую мать сделала в телеграмме о Юлькином приезде, сыграла свою злую роль?

Юлька подождала у вокзала, потопталась среди людей у автобусной остановки и у стоянки такси в нескольких метрах от реденького облезлого леса. Удивительно! Никто не подошел к ней. И вообще здесь не было человека, похожего хоть чуточку на высокого седого старика с сердитым лицом и черными, как у Юльки, глазами. И никто, абсолютно никто не реагировал на приветливо-заискивающую Юлькину улыбку!..

Когда прошел час бесполезного ожидания, обескураженная, готовая расплакаться Юлька в справочном бюро узнала, как ей добраться до Мельничной улицы, и влезла со своим чемоданом в переполненный автобус, хотя очень не любила стеснять людей своим присутствием. Тем более своим чемоданом! Автобус не сразу вырвался из прозрачной аллеи леса, и еще до того, как показались первые дома города, чемодан успел отмотать Юльке руки до боли в пальцах.

- Ну и куда ты лезешь со своим чемоданом? Все ноги ободрала!

Юлька давно заметила - чем взрослее она становилась, тем хуже к ней относились взрослые. Она не умиляла их теперь, как раньше, а чаще почему-то сердила. "Это потому, - объяснила ей как-то мать, - что ты сама становишься взрослой. А взрослые, вообще все люди, не любят друг друга". "Все?" - спросила Юлька. "Все", - ответила мать. И Юлька постаралась отгородиться от взрослых людей враждебной броней необщительности. Броня эта была не очень прочная, и Юльке не всегда удавалось отгородиться от людей. В особенности там, где их было много...

Но на этот раз она все-таки промолчала, отвернулась к окошку и стала смотреть на город, пролетавший мимо чужими домами и незнакомыми перекрестками... Может быть, время пригасило красоту этого города? А может быть, оно пригасило что-то в Юльке? Город разочаровал ее, хотя был не так уж и плох - нешумный даже в центре, с молоденькими липами вдоль тротуаров, с уютными площадями, с улицами, застроенными большими пятиэтажными домами в красных и белых кирпичиках по фасадам. Но Юльке все равно почему-то он показался некрасивым, хуже, чем раньше. Ей стало грустно, и песня о тихом, как сон, городе, мучившая ее всю дорогу в самолете, безнадежно умолкла.